Тем временем Пахом завершил бритье и стер с моего лица остатки пены полотенцем, потом принес из палатки мундир, шпагу и кивер. Я встал, застегнул пуговицы на груди, стряхнул прицепившиеся к сукну соломинки. Воткнул шпагу в перевязь, нахлобучил кивер. Пахом достал из сумки и поднес маленькое зеркальце. Орел! С фонарем под глазом…
— Вы там у его высокоблагородия насчет палатки похлопочите, — посоветовал денщик. — Вам положена. Не в чужой же обретаться.
Изба Спешнева походила на прочие в лагере, рубили-то по одному стандарту — невысокое крыльцо, сени, дверь с низкой притолокой. Сняв кивер, я наклонил голову и шагнул внутрь. Семен обнаружился за столом: сидел и дул чай из самовара, заедая его булкой. В животе у меня некстати заурчало.
— Здравия желаю, господин подполковник! Капитан Руцкий прибыл по вашему приказанию.
— Платон!
Семен вскочил и рванулся навстречу. Я — тоже. Мы встретились посреди избы, где обнялись. От души.
— Пусти! — прохрипел он. — Задавишь, медведь!
— Прости, — я разжал объятия и отступил. — Это от радости.
— Крепкая она у тебя! — хмыкнул он. — Чаю хочешь?
— И водки тоже.
Подполковник захохотал.
— Узнаю Руцкого, — сказал, смахнув слезу. — Наглости в тебе на троих. Будет водка! Провианта в лагерь навезли много, нас никогда так не кормили. Эй, Прошка!
В избу вскочил денщик Спешнева.
— Слушаю, вашвысокобродь!
— Гость у меня дорогой, — Семен указал на меня. — Спроворь нам выпить и закусок.
— Сей минут! — отрапортовал денщик и исчез.
— Дай-ка на тебя погляжу, — сказал Семен, окидывая меня взглядом. — Хорош! Умыт, чисто выбрит, синяк только под глазом. Французы, что ли, наделили?
— Они, — соврал я. — Гады!
— А еще мундир новый с орденами, — продолжил Спешнев, кивнув. — Георгия в Петербурге получил?
— Там, — подтвердил я. — А твой орден где? Или знаком не разжился?
— Нету ордена, — махнул он рукой. — Кроме Анны, что ранее дали. Чином заменил. Меня после того как ты уехал, Сен-При вызывал. Сказал, что Багратион перед тем, как его ранили, велел всех офицеров батальона к наградам представить. Спросил, чего желаю: орден или чин? Я выбрал чин, другие тоже. Орден орденом, но так лучше. Чин годами выслуживают, а тут случай. Только Рюмин получил Владимира с бантом за захваченные пушки, но то еще до Бородино было. А ты, вижу, не промах. И Георгия получил и чин. Сразу в капитаны прыгнул. Как удалось?
— Расскажу, — пообещал я и сдержал слово. Не сразу: сначала плотно перекусил — есть хотелось неимоверно. Ветчина, хлеб, водка, квашеная капуста — что еще нужно для хорошего настроения? Историю Семену, ясен пень, выдал сокращенную — без Анны и государыни, но другу и этого хватило. Слушал, выпучив глаза. Не удивительно: для рядового армейца даже одним глазом увидеть царя — событие. А тут сослуживец не только встречался, но еще и беседовал, причем, много раз.
— Какой он, Александр Павлович? — спросил Семен после того как я смолк.
— Высокий и красивый. С людьми вежлив, со мной говорил ласково, много спрашивал про сражения. Видно, что болеет за Отчизну.
— Спаси его Господь! — перекрестился Семен. Я последовал его примеру. Вера в царя здесь крепка, зачем рушить легенду? Помогает воевать.
— А ты как? — в свою очередь спросил я. — Сказали: полк под начало получил? Помнишь, я кому-то обещал, а он не верил?
— Какой там полк! — смутился Семен. — Номерной [65] егерский двух батальонного состава. Запасной батальон до сих пор в Бобруйске. Шефа [66], считай нет, его еще весной на корпус поставили, сейчас в Обсервационной армии обретается [67]. Здесь только числится. Похлопотать некому. Людей едва тысяча наберется, считай, усиленный батальон. Офицеров не хватает, ротами большей частью командуют унтера, коих произвели в прапорщики. Уцелевших под Бородино солдат полка свели в один батальон и добавили наш, от которого осталось не более роты. В пополнение прислали ополченцев, а какие из них егеря? Не знаю, как воевать будем.
— Пушки есть?
— Только те, что уцелели под Бородино. Паскевич обещал добавить, да еще под началом опытного офицера, по пока ничего не дал. Кстати, — Спешнев посмотрел на меня. — Ты к нам погостить приехал или служить?
— Вот!
Я достал из сумки и протянул бумагу, выданную адъютантом Кутузова.
— Это другой коленкор! — улыбнулся Семен, прочитав бумагу. — Идем к Паскевичу. Буду просить его оставить тебя в моем полку.
— А что, могут быть варианты? — удивился я.
— Офицеров в дивизии мало, — сказал Спешнев. — Кое-где бригадами майоры командуют. А тут капитан с крестами… Найдут, где пристроить. Ты только меня поддержи.
— Заметано! — кивнул я.
Семен только головой покачал.
…Паскевич принял нас без промедления. Выслушал краткий доклад Семена, затем мой рапорт, поинтересовался происхождением синяка под глазом, после чего улыбнулся.
— Рад видеть вас, Платон Сергеевич! Хотя удивлен: что ж вам в Петербурге не сиделось? Неужто остаться не предложили?
— Предлагали, — не стал скрывать я. — В Свите государя. Но я не захотел.
— Что вас отменно характеризует, — кивнул генерал. — Что ж, такому офицеру, да еще дважды Георгиевскому кавалеру служба найдется.
— Позвольте, ваше превосходительство, капитану Руцкому остаться в моем полку, — поспешил Семен.
— В какой должности? — спросил Паскевич.
— Командира батальона.
— Так они у вас есть, — удивился генерал.
— Рюмина предлагаю перевести в штаб-офицеры полка, освободив от обязанностей командира батальона.
— Чем он вас в этой должности не устраивает?
— Он… — Спешнев замялся. — Не сможет воевать, как Руцкий.
— Объяснитесь, Семен Павлович, — поднял бровь Паскевич.
— Охотно, ваше превосходительство, — поспешил Спешнев. — Помните Смоленск?
Генерал кивнул.
— Там нашу роту послали в подкрепление Орловскому полку. Имея полторы сотни людей при четырех орудиях малого калибра, мы успешно отбили атаки многократно превосходящих сил противника, позволив полку отойти к городу. Да еще батарею неприятеля захватили.
— Помню, — сказал Паскевич. — Славное было дело.
— Подсказал же нам, как следует сражаться в таких обстоятельствах, Платон Сергеевич. Он же научил егерей. В Смоленске мы бились по его методе, что позволило вашей дивизии спокойно выйти из города.
— Не совсем спокойно, — улыбнулся генерал, — но ваша помощь пришлась к месту.
— Затем Бородино, — продолжил Семен. — Наш батальон направили к Семеновским флешам. К тому времени одна из них была захвачена французами, две другие едва держались. Мы отбили Южную флешь у неприятеля, не понеся при этом потерь, и обороняли ее два часа, отражая атаки противника. При этом Платон Сергеевич всего с одной ротой ушел к Северной флеши, которая к тому времени почти пала. Он отбил ее с малыми потерями, а потом держал до подхода резервов. Скажу прямо: еще никто в нашей армии не смог с такими малыми силами так успешно противостоять многократно превосходящему противнику. Рюмин так не умеет, да и не рвется. Только обрадуется переводу.
— Гм! — Паскевич посмотрел на меня. — Что скажете, Платон Сергеевич? Согласны с предложением Семена Павловича?
— Так точно, ваше превосходительство!
— И каким вы видите батальон под своим началом?
— Подвижным, обладающим высокой огневой мощью, способным стать действенным резервом дивизии в сражении.
— То есть не впереди порядков, как положено егерям? — сощурился Паскевич.
— Можно и впереди, — не стал спорить я. — Зависит от обстоятельств. Если нужно нанести мощный огневой удар по противнику и расстроить его порядки, тогда — да, впереди самое место. Если враг наступает, катя перед собой пушки, егеря должны расстрелять прислугу орудий, прежде чем неприятель станет палить по нашим порядкам. А вот в штыковой схватке егерям делать нечего. Линейная пехота справится с этим лучше. Егеря должны стрелять: много, метко и часто, уничтожая противника ружейным огнем. Тем более, у нас есть пули, которые летят дальше и разят неприятеля до того, как тот успевает дать залп.
