Под такие подбадривающие окрики отработка приняла хоть сколько-нибудь упорядоченный характер.
— Товарищ старший лейтенант, можно вас? — окликнул меня Юрин.
— Что «можно»? Ударить? Говори четче!
— Подойдите, пожалуйста.
Когда я подошел, партнер Юрина, Сомов, один из тех молодых артиллеристов, что присоединились к нам еще на первой смолокурне, нерешительно переминался с ноги на ногу, щеголяя расквашенным носом и исподлобья глядя на нас.
— Вот, товарищ старший лейтенант, полюбуйтесь… — начал сержант. — Пока он нападал, все было еще более-менее, а как я начал — так полный кавардак выходит! Как ни ударю — так все время ему в нос попадаю. Он что, специально его подставляет?
— Вас Петр, кажется, зовут? — обратился я к Сомову.
— Да, — буркнул он.
— Что такое с вами?
— Не могу понять, тащ старший лейтенант, что делать. Вы вроде все понятно объяснили, а я смотрю на то, как тащ сержант бьет, и не понимаю, чего мне делать-то надо. Ну, точно баран на новые ворота.
— Сомов, а ты комаров когда-нибудь ловил? — сменив тональность, огорошил я его вопросом.
— Че?
— Я говорю, комаров когда-нибудь ловил? Не бил, а ловил… Ну, в детстве там?
— Да.
— Вот и представь, что рука товарища сержанта — это комар, которого поймать нужно и лапки оторвать.
Я попросил Юрина ударить и показал, как ловят «комара».
— Вот так, боец. Попробуй. И не сдавайся так быстро — аналогии придумывай.
— Что придумывать?
— Примеры. Вроде как я сейчас тебе объяснил…
Юрин заинтересовался:
— А вот руку мы когда выкручиваем, так там движение навроде того, когда белье мокрое выжимаешь, так?
— Да, верно подметил. Если так к вопросу подходить — многие вещи проще получаться будут. Ну, как будто ты не руку ломаешь, а палку сухую, не от удушения уходишь, а через окошко маленькое пролезаешь… Художественно к вопросу подходить надо.
Я отошел в сторонку и присел на бревнышко, все-таки раненая нога давала о себе знать. «Как баран на новые ворота» — отчего-то эта фраза засела в голове. «Как баран… как баран… бараны, барашки… Барановичи… А при чем здесь Барановичи, а? Да ни при чем… Из Барановичей в Слуцк. Что за хрень? А Слуцк откуда взялся? Из Барановичей в Слуцк. Из Барановичей в Слуцк» — завертелось в моей голове на мотив детской песенки «Учат в школе, учат в школе, учат в школе!».
Внезапно я понял, что напеваю на этот мотив следующую песенку:
Из Барановичей в Слуцк,
Из Барановичей в Слуцк,
Едет Гиммлер, едет Гиммлер,
Едет Гиммлееер…
* * *
Вспоминает гвардии полковник Трошин B. C.
Чему еще учили? Драться учили… На совесть. Инструктором у нас старший лейтенант госбезопасности Окунев был. Мы с Антоном сдружились даже. Он мужик веселый был. Помню, как он постоянно нас подкалывал и передразнивал, когда кто-нибудь, вместо того чтобы делом заниматься, болтал или не выходило у кого, но не по неумению, а из-за невнимательности или лени.
Перемещения у меня как-то не получались, так он подошел, шаг этот хитрый показал. А потом смешно раскорячился и спрашивает:
— Как я делал, видел? А так ты шагаешь.
И не поверите, я все свои ошибки сразу увидел. Он просто каждую ошибку чуть выпятил. Совсем чуть-чуть, но они сразу заметны стали. Если у тебя нога вихляется, то у него трястись будет так, будто чарльстон он танцует. Ты руку выше, чем надо поднял, — он в пионерский салют свою стойку превратит.
Сразу как первая после нашего прорыва тренировка закончилась, один из наших, Кудряшов его фамилия, насел на тренера с вопросом, каких таких монахов военврач в начале тренировки поминал. Ну и объяснил Антон. Доходчиво. Дескать, был в Китае такой монастырь их, восточный, где монахи не только поклоны били, но и приемы борьбы всякие придумывали и оттачивали. И кое-что из придуманного теми монахами показал. Упор лежа принял и давай отжимания делать, на одной руке да на трех всего пальцах. Потом встал и спрашивает: а что, дескать, с горлом вашим будет, если я такими пальчиками за него возьмусь? Мы и призадумались. А он нас подбодрил, сказав, что на него равняться не надо, поскольку он всю жизнь умения свои совершенствует и до смерти этим заниматься будет, а у нас задача попроще — хоть чему-нибудь научиться.
А Денис, Кудряшов то есть, не унялся и спросил, как почтение такое к монахам может у советского командира быть. Дескать, мракобесы они все, и мы не зря религию отбросили.
А Антон на него пристально посмотрел и спросил, что он, боец Кудряшов, про Пересвета и Ослябю думает. А тот замялся и ответил, что не знает, кто такой Пересвет этот, и про Ослябю тоже, мол, не слыхал. Ну, тут уж Окунев и выдал ему на орехи, минут пять говорил. Лекцию прочитал по истории Отечества. Мы даже заслушались. А потом на часы посмотрел, чертыхнулся и погнал нас на занятия по взрывному делу.
Разогнав ученичков, я промочил пересохшее горло водой из фляги и похромал к командиру. Информация, вытащенная мной из подкорки, была так горяча, что мне казалось, что мозг мой закипит и паром сорвет крышку черепа. Не зря же в касках вентиляционные отверстия предусмотрены, я полагаю — как раз для таких случаев.
Фермера я застал возящимся с какими-то бумагами. Ну да, командирская доля, она такая — хорошо, что у нас еще бухгалтерию вести не надо…
— Ну что, вспомнил что-нибудь или так, на коньячок зашел? — поприветствовал меня командир.
— Саш, вспомнил, и много интересного, между прочим…
— Рассказывай!
— Читал я в свое время книжку одну, — начал я издалека, — написал ее личный массажист, а точнее — мануальный терапевт Гиммлера. Спина у гада сильно болела, а тот у китайца учился…
— Ну, прям как ты! — подколол меня Саша.
— Ага. Я потому ее и прочитал в свое время. Еще бы — роль мануального терапевта в истории! Хоть и переведена она была плохо, а может, и написана хреново… Но не в этом дело! Понимаешь, он в Минск не прилетел и не на бронепоезде приехал!
— Неужели пешком пришел?
— Нет. Гиммлер прилетит четырнадцатого августа на аэродром в Барановичи и около четырех вечера поедет в Минск на машине.
— Вот так так! Так это же замечательно! А как поедет? — спросил Саня, доставая карту.
— Через Слуцк.
— Ага, вот смотри, — сказал Фермер, водя пальцем по карте, — тут сплошные леса. Засаду на раз-два сделать можно…
— А почему у Барановичей не устроить?
— А там что у нас?
— Аэродром военный, больше не помню ничего.
— Вот сам и ответил, — сказал Саша, шурша картами. — Блин, а листа с Барановичами тут нет…
— В смысле?
— Ну, остальные карты есть, а Барановичей — нет.
— А мелкомасштабная есть?
— Да, вот, — ответил он, выкладывая лист на импровизированный стол.
Я посмотрел на карту:
— Интересно, а зачем он через Слуцк поперся, когда через Дзержинск ближе и быстрее и трасса есть?
— А я откуда знаю?
Я еще внимательнее принялся рассматривать карту, вчитываясь в названия… Потом хлопнул себя по лбу:
— Ну конечно! Лесной массив видишь к северу от трассы?
— Да, и что?
— А то, что это — Налибокская пуща. Там сейчас то ли десять, то ли все двадцать наших дивизий в окружении бьются. Вот они и решили рейхсфюрера по безопасным местам провезти.
— Надеюсь, что с нашей помощью они безопасными для него не будут! — зло сказал Саня. — Спасибо, что вспомнил! Кстати, а комсомолку ты с дерева снял?
Я непонимающе посмотрел на него… Потом до меня дошло, и мы рассмеялись… На звук нашего гогота откуда-то из-за кустов вынырнул Бродяга.
— Что, опять КВН вспомнили? — поинтересовался он.
— Нет… ха-ха… Гиммлера… — сквозь смех ответил ему Фермер.
— И комсомолку… — добавил я.
Минуты за три мы объяснили Шуре причину веселья, и он, хмыкнув пару раз, углубился в карту. Потом достал курвиметр и стал что-то вымерять.
— Прикидываешь, как туда добираться?
— Угу. Шестьдесят камэ получается. Вот если этими лесами проехать… — И он показал предполагаемый маршрут на карте.
— Не получится. Тоха говорит, там две армии наших в окружении сейчас плюс те, кто их в кольце держат. В открытую поедем. Дней через пять, когда шум поутихнет.
— Понятно. Я вот чего думаю. В колонне будет не менее четырех-пяти машин… — сказал Бродяга.
— И по бэтээру или броневику в голове и хвосте колонны, и солдатня на грузовиках, — добавил я.
— При скоростях порядка восьмидесяти километров в час дистанция между машинами будет метров по пятнадцать.
— Если не больше, а дозор вообще в сотне метров впереди будет ехать, — подключился Фермер. — Э, а откуда ты взял восемьдесят камэ? Ты что, дорог здешних не видел? Сорок, ну, пятьдесят верст в час — максимум!
