переподготовки подплава. Вот я как-то в младшем школьном возрасте и спросил отца, чем это пахнут дяди моряки, севшие в автобус.
Они поржали, потрепали меня по голове и объяснили — солярка. Все, кто на дизель-электрических лодках служат, пропитываются этим запахом навечно, так и запомнил.
— А что, собственно, вас удивляет, Григорий Ефимович? — вежливо, но с нескрываемым ехидством поинтересовался Крылов.
— Так больно горючий он, от каждого чиха воспламеняется!
— Ого, какие глубокие познания!
Вот зараза, еще и насмехается. Ничего, цыплят по осени считают.
— Не мои, хвастать не буду. «Шоффер» мой рассказывал, да и по Европе когда ездил, узнал, что дизельное топливо в смысле пожара куда безопаснее.
В глазах кораблестроителей мелькнуло удивление, а Бубнов прямо засветился:
— Вот! Я точно то же самое говорил и проект делал дизель-электрический! А его отложили.
— Почему? — поспешил выяснить я.
— Как обычно, денег нет.
— И много ли надо?
— Миллион, — криво усмехаясь, выдал Крылов.
— Ну, сразу миллион не смогу, но тысяч триста для начала найду. А остальное за два года. Пойдет?
Моряки, да и Петр Николаевич остолбенело смотрели на меня, а потом загомонили, пытаясь понять, как бы дотянутся до денег и при этом не дать Морведу спустить их на что-либо иное. Очень кстати вспомнили, что одну из лодок серии «Касатка» строили на средства «Особого комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования». Вплоть до того, что лодки назывались «Макрель», «Скат» и так далее, а вот эту наименовали «Фельдмаршал граф Шереметев», поскольку большую часть денег внесла как раз семья Шереметевых.
Дальнейшая экскурсия прошла уже без подначек. А что, все в жизни просто — вынимаешь миллион из кармана и все тебя внимательно слушают. Вынимаешь два — тебя носят на руках. Только, блин, этот миллион еще выделить из капитала надо… Все же в обороте!
— …подводный ход на электромоторах, для подзарядки аккумуляторов лодка всплывает и идет на бензиновых.
— Погодите, так ее же видно будет? Весь смысл теряется…
— Ночью, Григорий Ефимович, ночью всплывает, — покровительственно объяснил Крылов.
Я поднял голову наверх, к рубке, над которой уже торчала труба перископа и тут меня озарило — шноркель! неужели его еще не знают?
— А что, под водой подзаряжаться нельзя? — изобразил я дурачка.
— Нельзя, никак нельзя, для двигателя воздух нужен, а под водой его и для дыхания мало.
— Ну так сделайте еще одну трубу, — я махнул рукой в сторону перископа, — и через нее качайте воздух.
Флотские остановились.
— В 1904 нечто подобное сделал на «Кете» лейтенант Янович, — неожиданно включился в разговор Беклемишев. — Только неудобно это, волна захлестывает.
— Слыхал, — продолжил я делаться дурачком, — что на флоте есть такая вещица, клапан называется? Вот его к трубе и приделать.
Кораблестроители переглянулись, почти одновременно выдернули из карманов блокноты с карандашами и принялись черкать в них, время от времени перебрасываясь своими терминами. Первым оторвался Крылов:
— Однако! Интересная идея, Григорий Ефимович! Поставить одну трубу для воздуха, вторую для отвода выхлопа, на них поплавковые клапана, и заряжайся под водой!
— Непременно надо испытать! — поднял взгляд от записей Бубнов. — Жаль, «Кайман» еще не скоро можно будет использовать.
— А «Почтовый» в Кронштадте на ходу? — спросил доселе молчавший великий князь.
— На ходу… Трое суток на переоборудование и можно испытывать! Причем там же, в Маркизовой луже, глубины маленькие, случись что — быстро поднимем! — определил дальнейшую программу Крылов. — Вы как, Григорий Ефимович, не откажетесь поучаствовать? У нас на Руси традиция такая — кто чего придумал, тот и испытывает. Вон, путейские инженеры под своими мостами стоят, когда первый поезд с грузом проезжает, а?
На слабо берет, значит. Ну хорошо, риск невелик, все должно сработать, да и глубина там от силы четыре метра, вынырнем как-нибудь…
Пока господа судостроители в Кронштадте устраивали на «Почтовом» шноркель, меня пригласил Палицын в Главный штаб для конфиденциального разговора. И вывалил на мою голову, что уже нашел кандидатуру начальника контрразведки. Не успел я порадоваться, как генерал нажал кнопку звонка и приказал явившемуся адъютанту пригласить полковника Корнилова. Тот появился буквально через несколько минут — маленький, сухощавый, с кавалерийскими усами вразлет, с малость раскосыми глазами.
— Вот, Лавр Георгиевич, тот человек, кому вы обязаны своим назначением, — начал было Палицын.
Лавр Георгиевич??? Лавр Георгиевич Корнилов??? Бог ты мой, тот самый Корнилов, душитель революции и первый командующий Добровольческой армией, Главковерх и несостоявшийся диктатор Всероссийский?
Буря эмоций отразилась у меня на лице и Палицын, видимо, приняв ее за разочарование, поспешил отрекомендовать кандидата:
— Полковник Корнилов опытный разведчик, полагаю, он сумеет выстроить надежный заслон иностранным шпионам.
Меня малость отпустило — до всех титулов Корнилова еще десять лет, а революцию я постараюсь не допустить. Вряд ли у него есть опыт контрразведки, но его сейчас в России, почитай, ни у кого нет. И я пустился объяснять, как я вижу грядущую службу. Лавр Георгиевич поначалу бросал вопросительные и недоуменные взгляды на Палицына, но потом втянулся.
— Работы у вас непочатый край. Дело ведь не только в шпионах, которые следят за полками и дивизиями. Кто на оборонных заводах работает, кто на артиллерийские склады устраивается — всех надо проверять. Господа офицеры при посторонних и в людных местах о таких вещах разговаривают, что страх берет. Всю систему сбережения секретов перестраивать надо. Кое-чем я могу помочь уже сейчас — есть у меня люди в Европе, от которых будут полезные сведения, а дальше уж сами, сами… Еще могу посоветовать взять кого из Охранки для научения…
Господа офицеры, разумеется, вскинулись.
— Они же там конспираторов ловят, а шпионы — те же конспираторы, только работают напрямую на врагов России.
Еще через день я стоял на мостике миноносца, несущегося в Кронштадт. Никогда раньше не доводилось мне ходить на такой посудине — маленькой, узкой, на бешеной скорости. Весь миноносец трясся, как припадочный, казалось, что любая деталь дребезжит или позвякивает. За кормой кипела белая струя, рассекавшая треугольником серо-голубую поверхность Невской губы. Ветер, рожденный скоростью хода, вытянул флаг в струнку и сносил назад черный дым из труб.
Меньше часа — и самодовольно улыбающиеся офицеры миноносца, дескать, «Знай наших, пяхота!» передали Великого князя и меня на руки Крылову.
Еще час и я полез в узкое и воняющее маслом и бензином нутро малюсенькой — всего 36 шагов — подводной лодки. Эка, а тут пока о двойном корпусе и не помышляют, лодка изнутри выглядит как тоннель метро — ребристый набор и обшивка напоказ.
В надводном положении «Почтовый» с присобаченными за рубкой почему-то тремя трубами вышел из порта в сопровождении двух буксиров,
