оборудованных кранами — или как там эти посудины называются? Пересекли корабельный фарватер, встали метрах в четырехстах на запад от форта Кроншлот, промеряли глубину.
— Две сажени, в самый раз, — объяснил Крылов.
С кранов спустили тросы, зацепили за нос и корму «Почтового» — ага, логично, случись чего, сразу и выдернут. Только как они узнают, что случилось? Но моряки продумали и это — через третью трубу пропустили тонкий тросик, привязанный к судовому колоколу.
— Задраить люк!
Все, небо кончилось, а к окошкам в рубке меня никто не подпустит — показали место, где можно скрючится, вот и сиди, не мешайся. Матросы и офицеры сноровисто подготовили лодку и она медленно пошла вниз, под шипение вытесняемого из цистерн воздуха.
— Заводи!
Затарахтел двигатель, внутри сразу запахло выхлопом. Хорошо у меня клаустрофобии нет, а то бы рехнулся — тесно, темно, закрыто наглухо, да еще воняет. Хуже, чем в лифте застрять.
— Осмотреться!
— Из воздухозаборной трубы подтекает!
Командир оставил пост и протиснулся к двигателю. Труба подходила к нему, изогнувшись сифоном, с небольшим отверстием внизу. Вот из него, в подставленное брезентовое ведро, и подтекало. Немного и рывками, будто кто-то плескал воду в трубу.
— Не страшно, просто клапан неплотный, больно быстро делали, — белозубо улыбнулся командир.
Так мы и просидели внизу полчаса, после чего в обшивку снаружи постучали, подавая команду на всплытие.
Господи, как хорошо на воздухе! И какие отчаянные эти ребята, плавающие под водой!
— Все работает! — Крылов был счастлив, улыбался — Теперь можно и «Кайман» доделывать.
* * *
Все первая думская троица вернулась из Царского в минорном настроении. Николай был не в духе — повторилась февральская история, когда самодержец изволил накричать на депутатов и по новому кругу отказаться от любых форм конституционной монархии. Головин то уже был привычный, а вот на Булгакове и Вернадском — не было лица.
Сели вчетвером у меня в кабинете, начали думать, что делать.
Головин хотел подавать в отставку — он просто не видел смысла в своей должности. Да и в деятельности всей Думы тоже. Еле уговорил погодить.
— На встрече был Владимир Александрович — Сергей Николаевич внимательно на меня посмотрел.
Ожил Великий князь. Я то думал, он должен еще валяться в постели. Теперь понятно откуда ветер дует.
— Кажется у него к вам, Григорий Ефимович, большие счеты. Берегитесь!
Обложили. Как есть обложили. То-то я гадал — что это октябристы такие наглые стали. Вести переговоры с черносотенцами в обход наших договоренностей… Это они сигнал из дворца получили!
Владимир Александрович теперь на меня огромный зуб имеет — его иначе как «дырявой жопой» в обществе и не зовут. Все надежды вернуться обратно главой гвардии — похерены. А еще Феофан и Антоний. Плюс Герарди. Этот самый опасный. С него станется и заговор против меня устроить. Наркотики с ядами благодаря моему разговору со Столыпиным открыто продавать запретили. Но Герарди легко найдет, где достать. А испечь пирожные…
— Григорий Ефимович, я тут кофе из ресторана на Шпалерной заказала — в кабинет постучав заглянула Танеева — И еще для ваших гостей пирожных!
Я выпучил глаза, «думская троица» заулыбалась, глядя на покрасневшую Анечку.
— Пирожные?!
— Да, кремовые.
— Какая у вас секретарша… — шепнул мне на ухо Вернадский — Особенная! Неужто решили первую фрейлину переманить к нам?
А я все пытался перевести дух. Пирожные она заказала…
После того, как кофий был выпит (к кремовому десерту я даже не прикоснулся — отговорился постом) и думские ушли, я позвал в кабинет боевиков.
— Дело дрянь — честно признался я односельчанам.
Дрюня остался в Сызрани — помогать Елене, нашего «городового», Евстолия Григорьева, мы никогда к тайным делам и не привлекали — он сторожил Юсуповский дворец.
— Почто так? — шурин щелкал орехами, скидывая шелуху себе в карман. Молчаливый Аронов сел за стол, достал нож и правило, принялся точить клинок.
Коротко, не вдаваясь в подробности я рассказал боевикам подноготную дворцовых и около дворцовых интриг.
— Можно ентого Герарди — ножом по горлу — Николай кивнул на клинок Ильи — И в канал. Я тута в магазине братьев Филипповых видел новую гирю. Привяжем к ногам — даже не всплывет.
— Не… паскудное то дело — покачал головой Аронов — Надо в Европу уезжать. Денег у нас полно, а Григорий Ефимович так и вовсе миллионщик. Проживем. Дадим нашим чинушам деньги — выпишем к себе семьи.
— Не уживешься ты в Европах — вздохнул я.
— Это почему же?
— Война там вскоре будет. Большая.
— Вона как — протянул здоровяк.
— Дело в царе? Так? — Распопов начал быстро ходить по кабинету, зачем-то выглянул в приемной. Там было пусто — Аня ушла выбивать нам самовар.
— В царе, царице, великих князьях… — я встал, уперся лбом в оконное стекло — Висят гирями на ногах, почище той, что ты видел у братьев Филипповых.
— А что надо то? Ну висят и пущай. У них своя жизнь, у нас своя.
— Надо чтобы Николай не мешал стране. Не тянул ее назад. Короче, надо, чтобы он отрекся.
Односельчане открыли рты.
— Вот прямо так за здорово живешь, отказался от престола — первым очнулся шурин — Жди!
— Не полностью. Царем пусть остается. Но вся власть у правительства и Думы. Конституционная монархия, понимаешь?
Судя по глазам тобольцев, понимали с трудом.
— Кто же так откажется от власти? — пожал плечами Аронов — Нету таких. Пьянит власть почище вина.
— Были цари, что отреклись. И даже потом хорошо жили — у меня в голове что-то забрезжило — А уж как страны их расцветали…
— Ты дело говори — Распопов успокоился, уселся рядом с Ильей — Что делать то будем?
Я помолчал, пытливо глядя в лицо односельчан. Потом тихо произнес:
— Мы похитим царевича Алексея. И потребуем подписать у царя Конституцию.
Конец 2 тома.
Хорош, хорош. Чувствуется русских дух. Теперь я понимаю Николая!
