class="p1">С этой просьбой он обращался к Святому Кроту трижды и каждый раз получал отрицательный ответ. В сентябре — когда Брекен и Ребекка впервые увидели друг друга — Босвелл спустился к Поющему Камню и приступил к бдению, желая услышать от него правду. Так уж случилось, что свет истины ему даровала буря — по милости Камня Босвелл принял верное решение, пусть он и нарушал данные им прежде обеты. Говорят, что после этого он опять испрашивал благословения у Святого Крота и тот даровал его, сказав Босвеллу следующее:
— Отпускаю тебя за все то, что ты сделал для Аффингтона, и ради того, что — волею Камня — тебе надлежит совершить во внешнем мире.
Рассказывают — хотя никаких письменных свидетельств этого не сохранилось, — что сам Скит сопровождал своего ученика и друга до восточной границы Аффингтонского Холма и долго смотрел ему вслед, снедаемый печалью и тревогой.
Засим мы предоставим его самому себе, ибо путешествие Босвелла было не только опасным, но и крайне долгим. Мы еще не раз услышим о нем, но произойдет это нескоро — путь до Данктона неблизок...
В начале же этого пути повторим вслед за Скитом древнее напутствие уходящим в странствие, которым кроты провожают своих близких, моля Камень о милости и снисхождении:
Миром силы твоей да направь его.
И да пребудет с ним милость Белого Крота,
Дабы целым и здравым в родную вернулся нору.
Желание отомстить, гнавшее Кеана вслед за Руном, вскоре сменилось здравомыслием. Чем глубже он заходил в лес, тем сильнее подавлял его вид огромных деревьев, ибо он привык к открытому небу, свежему ветру и редкой сети туннелей, пахнувших сухостью.
Он долго не мог решить — возвращаться ему или нет. Его брат Стоункроп некогда сказал ему: «Никогда не бросай схватку на середине». Кеан понимал это так: если уж затеял бой, убей неприятеля, иначе он будет представлять для тебя угрозу и в будущем.
В то же время Кеан чувствовал, что Руна нельзя считать побежденным, — он понимал, что от него можно ждать любого подвоха. Например, он мог позвать на помощь других данктонских кротов, встречаться с которыми Кеану в любом случае не хотелось. Он мог бы одолеть Руна, но только одного, а не двух и не трех кротов. Подумав об этом, Кеан прекратил преследование и поспешил назад, надеясь отыскать Ребекку.
На лугу сделать это было бы несложно, но здесь, в лесу, полном самых странных запахов и звуков, да к тому же еще и в ливень, затмевавший собою все вокруг, Кеану это не удалось. Мало того, он заплутал и вот уже несколько часов бродил от дерева к дереву, пытаясь найти путь к лугу. Наконец, когда дождь несколько поутих и вновь задул ветерок — к счастью, он был западным, — Кеан почуял запах пастбищ и не мешкая направился в нужную сторону, решив сначала выйти на луг и уже потом отправиться на поиски временной норы, в которой он оставил Ребекку.
Он брел вниз, время от времени выкрикивая ее имя, однако чувствовал, что ее нет на прежнем месте. Возможно, она отправилась на его поиски.
Каким сырым и заброшенным казалось это место теперь, когда рядом с ним не было ее... Сырой, мрачный, унылый лес — таким же он казался ему и прежде, когда он приближался к его опушке. Как холодно было теперь в их норе — лишь свежий лесной запах напоминал о Ребекке, наполнившей ее любовью и жизнью...
Кеан ждал ее в норе, зализывая царапины и раны, полученные в поединке с Руном. Он чувствовал себя страшно одиноким. Ему хотелось увидеть ее вновь, хотя бы для того, чтобы увериться, что она не привиделась ему, — впрочем, как справедливо полагал Кеан, раны, полученные в поединке, свидетельствовали об этом достаточно красноречиво.
Всю эту ночь Ребекка тоже чувствовала себя глубоко несчастной; мысли о Кеане не давали ей уснуть, несмотря на всю ее усталость. Едва стало светать — а темнота в это время года отступала уже медленно и неохотно,— она поспешила к норе, выходившей на поверхность неподалеку от пастбищ, где воздух был особенно чист и свеж после вчерашнего ливня. Вскоре показалось солнце. Казалось, что лес оправился от вчерашних испытаний непогодой и вновь готов радовать кротов своими красотами; да, осень чувствовалась уже во всем, но зеленой листвы, сквозь которую проглядывало утреннее солнышко, еще хватало, — глядя на нее, можно было решить, что в лес вновь вернулось лето.
Едва Ребекка подошла к маленькой полянке, на которой находилась ее временная норка, она поняла, что Кеан здесь, что он ждет ее. Она вновь почувствовала сильный запах открытых полей, по которым вольно гуляли ветры и где не было теней. Она облегченно вздохнула и стала осторожно подкрадываться к норке, думая застать Кеана врасплох. Но не тут-то было! Услышав ее запах, он с радостным смехом поспешил ей навстречу. Ее Кеан! Ее любовь! Его любовь, его Ребекка!
Их переполняла тихая нежная радость. Ребекка принялась зализывать его раны, особенно ту, на мордочке, которую он получил в конце, выскакивая из норы в погоне за Руном. Сколько времени она на нее потратила! Сколько было вздохов и ласк, объятий и восторгов, мирного отдыха и грез, ставших явью! Как близки они были..
— Ребекка! Ребекка!
— Кеан, любовь моя, мой цветик!
Они улыбались, хихикали, заливались смехом, радуясь своей близости. Шерсть мешалась с шерстью, рыльце мягко касалось рыльца. Они даже устроили шутливую драку, победителем из которой вышла Ребекка. Раны Кеана заныли с новой силой, и она вновь принялась зализывать их. После этого они крепко заснули.
❦
— Что, Рун, начистили тебе рыло? — насмешливо поинтересовался Мандрейк. После той памятной встречи с каменной совой, которая произошла в туннелях Халвера, он чувствовал себя усталым и разбитым; ему надоели льстивые речи подручных, и потому Мандрейк был рад возвращению Руна.
Войдя в нору старейшин, где и находился Мандрейк, Рун встал так, чтобы раны и царапины были хорошо видны собеседнику. При этом он едва держался на ногах от усталости, хотя пытался бодриться, делая вид, что ничего особенного с ним не произошло.
— Не совсем так, Мандрейк, но это неважно... Я на это надеюсь.
— Ну-ка, давай рассказывай. — Судя по тону Мандрейка, он желал услышать подробности приключения Руна.
— Ерунда, — покачал головой Рун. — Надеюсь, ничего серьезного за этим не последует. —
