Он сделал эффектную паузу, настраивая Мандрейка на нужный лад, и с напускной веселостью добавил: — В Бэрроу-Вэйле все спокойно. Это — главное.
— Где тебя носило, Рун? — спросил Мандрейк, от прежнего безразличия которого теперь не осталось и следа.
Рун вздохнул, облизал кровоточащую на бедре рану, почесался, кашлянул, мрачно улыбнулся, вновь вздохнул и наконец сказал:
— Вы знаете, где в настоящий момент находится Ребекка?
— Нет, — ответил Мандрейк. — И где же она? Видно было, что слова Руна насторожили его.
— Впрочем, я могу... ошибаться... Возможно, ничего страшного не происходит...
Мандрейк поднялся со своего места и подошел к Руну.
— Это ты о чем? — спросил он, глядя ему в глаза. Рун изобразил колебание. Наконец он произнес:
— В любом случае в этой части системы угроза и предательство не так опасны... Я говорю о Вестсайде, откуда вышло большинство боевиков, преданных вам и системе.
— Какая угроза? Какое предательство? — В голосе Мандрейка зазвучали нотки раздражения.
— Мы всегда должны быть готовы к ним — вы учили меня именно этому. — Рун вновь сделал долгую паузу, после которой он сознательно заговорил совсем на иную тему: — Осень начинается, Мандрейк. Пора перемен. Но что было за лето! Вы могли гордиться Ребеккой...
— Говори ясней!
— Летом она являла собой воплощенную невинность. В ней было столько тепла, особенно когда светило солнце... Вдобавок такая красавица... Кстати, она сейчас не в Бэрроу-Вэйле?
— Она должна была здесь появиться?
— Она здесь была... Нору свою покинула несколько дней назад. Но возможно, она уже вернулась к себе и я ошибаюсь...
— Ошибаешься? О чем это ты, Рун? Давай-давай, выкладывай.
— Страхи могут оказаться и безосновательными. Лучше уж молчать до тех пор, пока вы не убедитесь сами... Только тогда и можно говорить об угрозе и предательстве...
— О предательстве? Но при чем здесь Ребекка? Что ты несешь? — Мандрейк рассердился не на шутку. Впрочем, он отдавал себе отчет, что Рун был и оставался самым верным его подручным. — С кем ты дрался?
— Надеюсь, Ребекка с этим кротом встретиться не успела... — ответил Рун и тут же добавил: — Совсем скоро мы все узнает... Если, конечно, Ребекка вернется в свои туннели. Не хочу зря поднимать панику. Хотя опасения мои черны как ночь, они могут оказаться безосновательными... У вас, насколько я понимаю, и своих забот хватает.... К чему расстраиваться из-за каких-то пустячных подозрений?
Рун снова почесался и выдавил из себя некое подобие улыбки.
— Говори быстро, что это за крот? — велел Мандрейк.
— Луговой крот, — спокойно ответил Рун.
— Ты убил его? — понизил голос Мандрейк.
— Хотелось бы в это верить... Он был там не один. Возможно, одного из них я все-таки прикончил. — Рун многозначительно замолчал, пытаясь заинтриговать Мандрейка еще сильнее, и, придав голосу чрезвычайную серьезность, добавил: — За луговыми кротами нужен глаз да глаз... Они стали куда более .искусными воинами, чем были прежде... Знаете, что мне пришло в голову?
Мандрейк подошел ближе, надеясь, что теперь Рун скажет ему всю правду.
— Я полагаю, луговой крот больше всего на свете мечтает о том, чтобы овладеть данктонской самкой, и чем она моложе и невиннее, тем лучше... Старый крепкий самец и нежная юная самочка... Заманить ее на опушку леса, а потом предоставить самой себе — пусть рожает луговых кротят где-нибудь в чаще Данктонского Леса...
Образ, живо нарисованный им, повис в воздухе, и в тот же миг из туннеля, ведущего в нору старейшин, показалась мордочка боевика. Заметив, что Мандрейк и Рун молчат, он тихо прошептал:
— Господин Рун... Ее там нет!
— Кого там нет? — заревел Мандрейк, решив обрушить свой гнев и раздражение, в коих был повинен хитроумный Рун, на ничего не подозревавшего боевика, который испуганно прижался к земле и бросил на Руна боязливый взгляд.
Рун опустил хоботок и печально покачал головой.
— Ну? — спросил Мандрейк еще более грозно.
— Это... Это я о Ребекке... Ее нет в ее туннелях...
— Но где же она тогда? — взревел Мандрейк.
— Я... Мы... не знаем, сэр... — еле слышно ответил боевик.
— Рун, а ты что на это скажешь? — спросил Мандрейк, вновь повернувшись к Руну.
— Именно этого я и боялся. Я надеялся, что все это неправда... Ах, Ребекка...
— Пшел вон! — заорал Мандрейк на боевика. — А ты, Рун, лучше рассказывай все по порядку.
— Говорить теперь особенно не о чем, Мандрейк. Тут уже не до разговоров. Вы знаете, почему Ребекка направилась в Бэрроу-Вэйл?
— И почему же?
— Сентябрь — пора перемен. В июне листва нежна и зелена, в сентябре же она начинает гнить... Иные кроты спариваются в сентябре... Так им хочется, вы понимаете? Подобные вещи происходят именно в эту пору.
— Спариваются?.. Ребекка?.. В эту пору? — Только теперь Мандрейк начинал понимать, о чем идет речь. Перед глазами его поплыли красные и черные пятна — яд гнева мгновенно проник в его сердце.
— На лесной опушке, возле луга, — вставил Рун и — уже без спешки — прибавил: — Я там побывал. Дрался с луговыми кротами, затащившими в свою нору данктонскую самку, которая позволяла им делать с собой все, что угодно. Предательство и угроза...
— Ты хочешь сказать, что это была Ребекка? — гневно и в то же самое время изумленно воскликнул Мандрейк.
Каждое новое слово Руна делало возникший в его сознании образ Ребекки все ярче и ярче. Его Ребекка, его любимая дочка, его простодушное дитя. Он изумленно созерцал образ, пришедший из глубин его темной — как и у всякого крота — души. Шерсть, темень, порывистые движения, когти, скребущие по спине, влажные рыльца, открытые пасти, белые зубы, чувственные улыбки в глубинах неведомой запретной норы. И там же она — его Ребекка. Его дочь...
— Ребекка? С луговыми кротами? — деланно удивился Рун. — Надеюсь, это не так. Разве она на такое способна?
Рун прекрасно понимал, что Мандрейка уже не остановить. Он оказался совершенно прав, решив, что Мандрейк будет бешено ревновать, — он и сам отчасти испытывал нечто подобное, хотя отличался холодностью и рассудочностью, но если Мандрейком двигало право крови и похоть, то его распаляло единственное желание — подчинить молодую дочь властителя Данктона своей воле. Он вновь живо представил себе Ребекку
