Где они находятся, Саблин так и не сообразил. Мотоцикл кружил в темноте, преодолевая бесконечные повороты, и в конце концов совершенно сбил поручику ориентиры. Казалось, выкинь его сейчас из люльки, он не выберется из этого района даже утром, не отыщет дорогу к знакомым местам в городе. Будто затягивало в болото, в трясину: и дна не достать, и ухватиться не за что.
Но поездка окончилась столь же неожиданно, как и началась. Мотоцикл резко затормозил, справа виднелась высокая ограда. Темнота не рассеялась, а, казалось, стала ещё гуще. Саблин не успел ничего понять, как сильные ладони сжали руку с пистолетом, выкрутили его из пальцев. Судя по возне рядом и польским ругательствам, то же происходило и с Мазуром. Потом в голове коротко сверкнуло, загудело, и поручик провалился уже в абсолютную темноту. Без теней, без ощущений, без памяти…
Сознание возвращалось медленно. Вначале посветлел фон, послышался неразборчивый бубнёж, но рук и ног Саблин не чувствовал. Слов не разбирал, что с ним происходит, не понимал. Только тупая боль в затылке была реальна, реальнее всего остального.
Потом заунывное «бу-бу-бу» превратилось в слова. Поручик ощутил запах табака, сивухи, мокрой овчины, ещё чего-то, что он не разобрал. Саблин разобрался, что сидит на стуле, руки его прикручены к спинке, ноги – к ножкам. Пошевелить ими невозможно. И кто-то совсем рядом быстро и непонятно говорит на украинском в несколько голосов.
Он попытался незаметно приоткрыть глаза, и попытка эта нашла живейший отклик у присутствующих.
– О, глянь, москаль прочухивается! – радостно воскликнул один из голосов. – Давай, ваше благородие, глазки-то открывай.
– А ты его цигаркой прижги, – посоветовал другой голос. – Вмиг прочухается.
– Геть! До времени шкурку не портить! – весело отозвался третий. – Устроим москалю баню с парилкой и прорубью, но позже.
– Когда это хохлы толк в бане понимали? – с трудом выговорил Саблин. – Она ж русской называется не зря.
– О, говорить, сокол ясный! – откликнулся первый голос. – Знать, в себя пришёл москаль. А пан чего ж, всё без памяти? Тодор, окатика его водичкой. Знать, мало под дождичком прохлаждался.
Саблин открыл глаза. Комната не большая, не маленькая. Накрытый стол: водка, немудрёные закуски. Вокруг стола трое. В центре – Слон. В мокрой овчинной телогрейке мехом наружу, оттуда и запах. О как! Значит, не убили тебя в схроне, громила? Не накрыло взрывом гранаты, не нашла пуля из СТГ. Или тебя там и не было, или драпанул вовремя? Скорее не было, уйти можно только лазом, но тогда Ежи заметил бы следы.
По сторонам от Слона расположились двое незнакомцев с неприятными лицами. Рожами, прямо сказать, а не лицами. Оба глумливо скалились, а Слон елейно улыбался. Тоже издевается, гад. Оно конечно, попинать связанного льва и зайцу не зазорно.
Слева послышалось: «Пся крев». Саблин чуть повернул голову и боковым зрением увидел Мазура в том же, примерно, положении, что и он сам. И тотчас получил сильный удар в нос. Слезами заволокло глаза, на подбородок закапало горячим.
– Головой не крутить! – последовал повелительный окрик. – Смирно сидеть!
И ещё удар. Теперь в ухо. В голове загудело.
– А пана ты всё ж цигаркой прижги, – посоветовал Слон кому-то за спиной Саблина. Третий весёлый голос, обещавший баню, принадлежал ему. – Пусть приходит в себя побыстрее.
Сдавленный вскрик, сдавленное, с придыханием: «За всё ответите, гжебни!»
Весёлый смех за столом и сзади.
Саблин лихорадочно соображал, что делать. И не видел выхода. Их купили как котят! Подсунули спасителя с мотоциклом, и они, самоуверенные, ни на миг не усомнившиеся в своей ловкости и силе, угодили в западню. Поделом. Однако ж и выкручиваться теперь надо. Но как?
– Ты рано веселишься, Слон, – проговорил поручик. – Кое-кто в курсе, куда мы с Мазуром направлялись и зачем. Скоро здесь будет взвод стрелков, дом окружат…
Тот, кто был за спиной, вышел и влепил Саблину по зубам. Из разбитых губ брызнула кровь.
– Сказано сидеть смирно. И не болтать, пока не спросят. – Говорил бандит на чистом русском языке, без всякого акцента. Значит, и такие здесь есть…
– Да, ваше благородие, господин поручик, – участливо покачал головой Слон. – Конечно. Русская армия примчится вызволять своего офицера. Вот только беда, не знает никто про этот домишко. И вы российской армии, судя по всему, не слишком нужны. Так, стреляная гильза, а не офицер. Да и всё остальное враньё. Товарищ ваш, тоже, кстати, поручик, только польской армии, грубо нарушил дисциплину, плюнул на порученную ему миссию и, повинуясь душевному порыву, бросился очертя голову мстить за убитого товарища. При этом, естественно, не сообщил о своих планах никому ни слова.
Мы за ляхами этими давно приглядываем. Так что надеяться на помощь глупо. Тарзан, конечно, самовольный дурак. Никто не заставлял его валить Кузнеца, сам надумал. Но вы, я думаю, с ним поквитались? Мой мотоциклист видел, как рванули из ресторации в Клуб и дальше… Слышал перестрелку в схроне. Я подумал, что настал удобный момент познакомиться поближе…
Саблин был поражён. И осведомлённостью Слона, и его правильной, почти академической речью. Куда делась звероподобность, личина тупого бугая, пробивающего кулаком стены? Перед ним сидел умный и хитрый.
Единственное, что радовало, – Слон не знает об истинной роли Саблина. Принял игру поручика за чистую монету. Но что это даёт сейчас, когда гренадер в плену, обездвижен, лишён связи со своими? Убьют за компанию, да и все дела.
– Да, горяч был Тарзан, – продолжал преобразившийся боевик, – но за смерть наших товарищей вы ответите сполна. Тебе, москаль, я не завидую. За кровь братьев примешь смерть лютую. А ты, лях, можешь облегчить свою участь. Кто твой руководитель? Имя, кем представляется, как найти? Ответишь как на духу, получишь смерть лёгкую. Пуля в голову, и никаких страданий. Будешь кочевряжиться, помучаем всласть. Всё равно скажешь, но боль претерпишь адскую. Двадцать секунд на размышление. Панас, налей пока.
За столом принялись разливать водку, подхватывать жменями квашеную капусту. Тот, что был за спиной, тоже двинулся к столу: ничем не примечательный мужичок, но бить умеет, сволочь. Что же делать?
Саблин посмотрел на Мазура. Ежи сидел бледный, закусив губу. Намертво прикрученный к стулу, как и Саблин, поляк не делал попыток освободиться и не смотрел на недавнего товарища. Видно, решал для себя непростой вопрос: сдавать резидента или нет.
А ты не так силён, поляк, подумал Иван Ильич. Глаза бегают, губа закушена. По всему видно, готов заговорить. Но это его беда. А что делать поручику Саблину?
Упасть вместе со стулом, попробовать достать того, который бил по зубам, когда он вернётся? Вернётся обязательно, чужая боль доставляет ему удовольствие, это заметно. А правую ногу прикрутили плоховато, он путы незаметно расшатал. Если сильно дёрнуть и если повезёт, можно освободить… Да, упасть, достать. Если повезёт… А если начнут стрелять, смерть придёт быстро и безболезненно. Как обещано Мазуру.
