– Странный памятник, – произнёс Зееберг, кивнув в сторону лодки, – если считать его памятником нашей победе, то…
– Победы не было, – перебил его офицер, – и ты это знаешь не хуже меня. Победу у нас украли, Дитмар.
– В истории было нечто похожее, – вставил Клайзен. – В семнадцатом веке Голландия не проиграла войну с Англией: голландский флот не был разбит, скорее наоборот. Но потом что-то случилось: кто-то с кем-то договорился – документы того времени об этом сообщают скупо, – и Нидерланды быстро утратили свою роль мирового торговца. Голландский капитал перетёк в Англию, и пушки линейных кораблей де Рёйтера не смогли этому помешать. Так и теперь: мировой финансовый центр переместился за океан, а старушке Европе осталась одна только память о былом её величии. Мир изменился, друзья мои, и очень сильно.
…Да, мир изменился, хотя пушки дредноутов «Миротворческого флота» не сделали ни единого выстрела. Соединённые Штаты Америки потребовали – не попросили, а именно потребовали, – чтобы все страны-участницы Мировой войны немедленно заключили мир и предложили свой проект послевоенного мироустройства. При этом и Англии, и Германии в одних и тех же выражениях было заявлено следующее: если Германия (или Британия) будет противиться мирным инициативам США, то Америка тут же объявит войну Германии (или Англии) со всеми вытекающим отсюда последствиями. Расчёт был простым: американский флот, присоединившись к Гранд Флиту или к Хохзеефлотте, давал им решающий перевес над противником – тот самый, которого и немцы, и англичане добивались в течение всей войны.
Измотанные войной и обессиленные страны Антанты и центральные державы не нашли в себе сил противиться заокеанскому диктату – экономическое давление Америки оказалось более эффективным оружием, чем четырнадцатидюймовые орудия американских линкоров. Всем европейским странам требовались кредиты для восстановления экономик, разрушенных войной, и всем было сказано, что строптивцы не получат не только льготных американских кредитов, но и вообще никаких. И скромные банкиры Британии, Франции и Германии сумели убедить свои правительства, что это будет страшнее военного поражения и даже полного разгрома. Условия США были приняты: в конце концов, предложенный ими мир никого не доводил до статуса побеждённого – всё «по справедливости».
Германские колонии в Африке, захваченные Англией, возвращались их «законному» владельцу – это, а также решения Вашингтонской конференции, определившей равенство боевых флотов Германии и Британии, закладывало мину под англо-германские отношения, что вполне устраивало американских «миротворцев». Однако германские владения на Тихом океане, оттяпанные Японией, остались у Страны Восходящего солнца – США благоразумно сочли, что враждебные отношения между Берлином и Токио для Америки выгоднее, нежели дружеские, от которых рукой подать до военно-политического союза.
Эльзас и Лотарингия получили статус «совместно управляемых территорий», что уже в самом ближайшем будущем гарантировало обострение франко-германских противоречий. Впрочем, новой войны между этими двумя странами не ожидалось – воинственный боевой дух наполеоновских гвардейцев, перед которыми некогда трепетала вся Европа, погиб под Верденом. Франция, травмированная ужасающими людскими потерями, понесёнными на полях Шампани и Фландрии, заболела пацифизмом в острой форме и навсегда отказалась от каких-либо претензий на мировое лидерство.
Италия, почуявшая, куда дует ветер, быстренько объявила войну Австро-Венгрии, желая урвать со стола хотя бы крохи. Эта карикатурная война продолжалась всего неделю, однако итальянцы, надувая щёки, поминали её при каждом удобном и неудобном случае: мы, де, тоже воевали – три наших батальона ходили в атаку на реке Изонцо, и флот в Адриатике выпустил по врагу целых одиннадцать снарядов! Дабы утешить потомков древних римлян, им было предложено заняться Абиссинией – никто из европейских держав не претендовал на этот кусок африканской земли.
В Ирландии при негласной поддержке Соединённых Штатов, уже разучивших мантру о свободе и демократии, вспыхнула гражданская война. В английских колониях разгорались национально-освободительные движения, и жемчужина британской короны – Индия – вот-вот грозила выпасть из своей ячейки. США благожелательно взирали на всю эту суету – они знали, что экономическая зависимость выгоднее колониального владычества, а «политика открытых дверей», провозглашённая по требованию американского правительства, давала возможность самому нахрапистому влезть в эти двери и обосноваться за ними по-хозяйски.
Перекраивалась карта Европы – по мостовым её столиц катились короны рухнувших империй. Россию корчило в кровавой смуте гражданской войны, и чем эта смута кончится, никто не мог сказать. Младотурки пинками выгнали султана с насиженного места; Австро-Венгрия лопнула, как бутылка с водой на морозе. Качался трон Гогенцоллернов – на улицах немецких городов строились баррикады, и кайзер Вильгельм подумывал об отречении. И над всем этим висело бремя военных долгов, которые американцы не забывали требовать со всех – и с Германии, и с Франции, и с Англии.
– Так что это не памятник нашей победе, – продолжал историк. – Это памятник войне со всеми её ужасами, так это задумывалось.
– Странный памятник, – повторил экономист. – Подводная лодка, которой командовал военный преступник…
– Вальтер Швигер не был военным преступником! – на щеках офицера вспыхнули красные пятна. – Он был солдатом, выполнявшим свой долг! Он встретил и потопил корабль противника – во время войны англичане использовали пассажирские лайнеры в качестве вспомогательных крейсеров, они перевозили на них войска и военные грузы. Военный груз, кстати, был и на «Лузитании» – в небольшом количестве, но был. А все эти стоны о мирных американцах, погибших на её борту… Перед отходом «Лузитании» в нью-йоркских газетах было дано объявление о том, что лайнер направляется в район боевых действий, что там он может быть потоплен, и что все, кто намерены на нём плыть, делают это на свой страх и риск. Если где-то дерутся, мирному обывателю, если он не хочет получить по зубам, в эту драку лучше не лезть. А Вальтер Швигер погиб в море, как воин, за кайзера и Германию, и если ты скажешь о нём хоть ещё одно худое слово, я сломаю твою трость о твой котелок, так и знай!
– Спокойно, спокойно, друзья мои! – скороговоркой произнёс Клайзен, вклиниваясь между экономистом и морским офицером. – Не надо так горячиться, война давно кончилась.
– Я не хотел тебя обидеть, старый вояка, – произнёс Зееберг извиняющимся тоном. – Я совсем забыл, что ты у нас тоже подводник… Но если хочешь знать моё мнение, изволь. Время воинов прошло, миром правят торговцы – уж я-то знаю! – а воины нанимаются к ним в охранники. И так везде – и в Америке, и у нас в Европе.
