его. Пусть будет здесь через два часа, я предупрежу адъютанта.
– Спасибо, господин майор, – я отдал честь и направился к адъютанту за бумагами.
Через полчаса, имея новые документы, вместе с Кузнецовым мы направились в гостиницу, в которую меня поселили.
– Как прошло? – когда мы остались одни, задал терзавший его всю дорогу вопрос Кузнецов.
– А ты знаешь, нормально (мы давно на ты). Кажется, он заинтересовался, только не переиграй. Внешность хоть и другая у тебя, да и майор тебя никогда не видел, но…
– Да уж понимаю, что рискую. Тебе что-нибудь известно о моем розыске?
Вот черт, и как ему сказать? Не, не стану, если упомяну, что Валю арестовали… Результат я предсказать не возьмусь. Она для него много значила.
– Слышал, что ориентировки разосланы повсюду, да и как ты знаешь, оберста того, что грохнули наши ребята, удалось вытащить именно для твоей поимки.
– Я слышал эту историю, – вздохнул Николай, – я сам виноват, перестал себя контролировать, понимаешь, каждый день, каждую минуту видеть эти рожи и не иметь возможности их убить… Я до сих пор виню себя в том, что не смог убрать Коха.
– Забудь, главное, эта гнида уже не коптит небо, остальное – неважно. А то, что ты хочешь убивать… Николай, надо держать себя в руках, ты же знаешь, у нас здесь своя работа, и ее так много, ты даже не представляешь!
– Здесь, вокруг Львова немцы собирают огромную группировку войск, будут контратаковать.
– Не будут, – усмехнулся я.
– Почему? Тебе что-то известно?
– Немного. Просто наши не будут дожимать Украину после взятия Ровно и Луцка. Удар будет в другом месте.
– Где?
– Извини, даже если бы знал, все равно бы не сказал, – отстранился я. – Наша задача на сегодня – работать по диверсантам здесь, в Белоруссии и Прибалтике. Впереди грандиозные сражения, мы должны помочь нашим войскам, избавив их, по возможности, конечно, от шатающихся по тылам врагов.
– Ты думаешь, это возможно?
– Конечно, везде и всюду никогда не успеть, но будем трудиться. У тебя больше связей, больше знакомств, пока мы тут, во Львове, поднимай тему связи с Большой землей или хотя бы с каким-нибудь отрядом в Восточной Пруссии.
– Почему именно там?
– Потому что в Кенигсберге находится школа абвера, а меня везли на самолете именно туда, значит, со дня на день я уеду. Надеюсь, вместе с майором Дюррером и тобой.
– А майор-то тебе зачем?
– Во-первых, я для него свой в доску, а во-вторых… – я мечтательно задрал голову к потолку, – он мне столько информации сольет, даже не понимая, насколько она мне важна, что застрелился бы, если бы знал заранее.
– Если ты будешь в школе сидеть, что ты узнаешь?
– Николай, ну мы же будем готовить группы, а как ее готовить, если не знать, где она будет задействована? – усмехнулся я. – Да нормально все будет, главное, это найти связь.
К вечеру я вновь встретился с Кузнецовым и охренел от его таланта. Этот лицедей не только смог убедить в своей полезности Дюррера, а ведь тот далеко не был лохом, но еще и проверку прошел. Оказалось, Дюррер взял все его документы и «пробил», как сказали бы в будущем, гауптмана Ригеля по всем своим каналам. Это ж надо уметь так перевоплощаться, чтобы быть настолько похожим на тот объект, каким представился. Позже мне Кузнецов объяснил немного, что это вовсе не было импровизацией, а можно сказать, домашняя заготовка. Настоящий Ригель сидел два месяца в плену у партизан, его добыли где-то на севере Украины и передали в отряд Медведева, а тот чуть позже и представил его Кузнецову. Тот изучил его от и до, поработал над внешностью, если бы не был так похож, немца вообще бы не оставили в живых так надолго. Естественно, если хоть кто-то из друзей или родных Ригеля увидит близко Кузнецова, сразу распознает обман, но, как всегда, будем надеяться на авось, ведь вся работа внедренного разведчика строится именно на русском авось, расчет здесь самый примитивный. Кузнецов готов к разоблачению, это главное, он и Зиберта играл так смело вовсе не потому, что был копией немца, а потому, что был готов умереть в любую минуту, желательно перед этим, правда, утащить кого-то ценного за собой. Смертник, если говорить проще, но как еще выполнять такую функцию? Ведь его и в личине Зиберта могли так же легко раскрыть, но сколько времени он оставался не пойманным? То-то и оно. Он умеет располагать к себе людей, причем так искусно, что завидки берут. В Ровно он одного оберста охмурил так, что тот даже «узнавал» в Кузнецове какого-то фрица, виденного им еще до войны. Это же надо так на уши приседать? Я только восхищался от его талантов, а зная, что этот человек должен был уже умереть, чувствовал гордость за себя лично в том, что он до сих пор жив.
В столицу Восточной Пруссии мы прибыли через неделю. Дюррер подчистил дела, и на выделенном начальнику спецкурса школы абвера самолете мы прибыли в Кенигсберг. Я никогда ранее не был в этом городе, и он меня поразил своей красотой и древностью. В каждом кирпиче каждого дома или замка хранилась многовековая история прусских королей.
Порядок здесь находился на высшем уровне, немцев в городе огромное количество, но мы, точнее Кузнецов, я все-таки привлекал к себе внимание, растворились в нем. Да, возраст вновь играл со мной шутки, здесь, в отличие от Ровно, меня никто не знал и приходилось постоянно находиться в форме, только она не смущала многочисленные патрули, и документы я демонстрировал буквально на каждом шагу. Как и говорил ранее, Юрко Осипчук, которого я играл, так же, как и я сам, учился в Германии и здесь, в Кенигсберге, никогда не был, поэтому я не боялся быть узнанным. Небольшой мандраж по прилете, конечно, оставался, несмотря на очень тонкий разговор с Дюррером. Еще во Львове я осторожно, к этому меня готовил Кузнецов, повел разговор о моих товарищах по обучению. Майор, так мне показалось, легко и просто отвечал на мои заковыристые вопросы, вся суть которых сводилась к одному: есть ли еще кто-то из мальчишек в живых, кто смог бы меня опознать. Не подозревая об истинных целях моих вопросов, Дюррер подробно рассказал, кто и где из моего выпуска пропал или погиб. Оказалось, очень много было достоверно известных переходов на сторону большевиков, и меня это радовало. Если вспомнить мой настоящий выпуск, именно мой, Захара Горчака, то там как раз все до единого были
