— К чему все эти мелочные придирки, которые творят твои люди, сын? Весь двор в расстройстве, — обрушила она на меня поток обвинений. — Не с того надо начинать царствование, чтобы восстанавливать против себя придворных. У нас и так врагов хватает.
— Маман, присядьте. — Я самолично галантно придвинул ей кресло.
Потом позвонил в золотой колокольчик. Почти такой же, как у бретонского дюка.
Появившемуся Сезару приказал принести матери сидра, а мне кофе.
— Только пусть его сварят амхарцы! — крикнул оруженосцу вдогонку.
Вот так вот, без допинга уже и не жизнь…
— Зачем все это? — продолжила маман наезд. — К чему это крохоборство, недостойное кабальеро? Зачем переписывать в доме каждую безделушку?
— Хотя бы затем, маман, чтобы ты наконец-то узнала, во сколько НАМ обходится твой молодой любовник.
— Не смей так говорить. Тараскон искренне любит меня! — взвизгнула дама Мадлен.
Ах вот мы как… тяжелый случай. Но жалеть я эту женщину не буду. Она же меня не пожалела. До сих пор шрам на затылке от того свинцового шара.
— Фавориты, маман, делятся на два сорта. Первый — это те, кто сами воруют. Другой сорт — это те, которые деньги, драгоценности и прочие блага выклянчивают. Других не бывает. Вот и посмотрим на твоего Тарас кона: к какой когорте фаворитов он принадлежит. Если к первой, то его ждет плаха. Если ко второй, то пусть и дальше живет, но только клянчить он будет у тебя только то, что тебе достается с французского апанажа. Про казну забудь. У меня вскоре предвидится слишком много трат, и твои любовники в бюджет не вписываются.
— Как ты стал жесток, сын… — простонала гордая дама Мадлен.
— А что вы хотели, маман, от ребенка, выросшего без материнской ласки, — кинул я ей обвинение своего тела.
Но дама Мадлен не зря Дочь Франции — к политике переходит с боевого разворота от попранных женских чувств мгновенно, как классный истребитель. При этом лихо проигнорировав детские обиды монарха.
— Зачем в твоей свите бастард Арманьяк?
— Хотя бы затем, что он опытный капитан. «Золотое руно» он выслужил не на паркете Бургундского Отеля, а на поле брани с кантонцами. А кайзер так впечатлялся его боевыми действиями против него, что сделал его кавалером «Дракона». Покажи мне еще такого полководца, которого бы ценили не только друзья, но и враги.
Некоторое время мы молчали и пристально глядели в глаза друг друга. Потом дама Мадлен тихо сказала:
— Если бы я тебя не сама родила, то подумала, что тебя в Плесси-ле-Туре подменили. Дай мне левую руку.
Я с интересом протянул ей руку через стол. Мадлен задрала на ней рукав и внимательно осмотрела мое запястье, на котором оказались три маленькие родинки треугольником. Надо же, не обращал на это внимания раньше. Но хоть всего меня раздень и осмотри — тушка у меня Феба, самого натурального.
— Нет. Ты настоящий… — наконец-то сказала она немного озадаченно. — Только почему ты так изменился?
В ответ я просто выложил на стол мятый свинцовый шар:
— Вот от этого предмета, маман, я и изменился. От дядюшкиной ласки.
И ведь не соврал я ей ни в одной даже букве. Именно так все на самом деле и было. Феб изменился, когда ему прилетело по затылку этим шаром, и его сознание в тот момент было заменено моим.
— До сих пор я гадаю, как мне удалось после этого выжить, — пожаловался я, — мы спаслись тогда просто чудом, верностью моих людей, которые остались прикрывать мое бегство. А потом нас жандармы руа франков гоняли по лесам Турени, как диких зверей. Один скоттский барон — командир лучников тела Луи, целенаправленно искал меня с целью убить. Его доспехи ты можешь осмотреть, когда я распакую обоз. Аты все веришь в сказки Паука про монастырь…
— Не смей так называть моего брата и своего дядю! — строго сказала маман.
— Мама… — смягчил я свой тон до ласкового. — Тебе не кажется, что меня уже поздно воспитывать?
— И что нам теперь делать, сынок? — Маман подпустила слез. — В Наварре раздрай. Аграмоны и Боамонды готовы снова вцепиться друг в друга. Они даже не заметят, как нас сметут и стопчут. Я с таким трудом последние годы удерживала равновесие сил. А теперь боюсь…
Но я давно в женские слезы не верю. Слишком часто женщины употребляют их как психологическое оружие против мужчин, чтобы воспринимать их серьезно после прожитого мною более чем полувека.
— Что делать? — переспросил я и тут же ответил: — Определяться, мама, в главном. С кем ты? С братом или с сыном?
— Мне бы не хотелось, чтобы ты так ставил вопрос, сын.
— Не я его так ставлю… Ваш братец его так поставил. Ты уже знаешь, что он секвестрировал все мои земли в своем домене? Не только апанажные, но и аллодные?
— Нет. Доход с моего апанажа мне пришел вовремя. Как раз посольство от Луи его и доставило.
— Я рад за тебя, мама, — улыбнулся я. — Теперь у тебя есть на что содержать любовника.
— А что будет с Тарасконом? — взметнула она брови.
— Ну не зверь же я в самом деле… — постарался ее успокоить. — Оставляй себе своего «папаримского» Тараскона на здоровье. Только вот чтобы он свой нос в политику не совал. Отрежу. И не только нос.
На самом деле де Тараскон как вассал папы римского меня устраивал в качестве любовника маман намного больше, чем любой вассал Паука.
— И никаких доходов ты мне с Каталиной со своих земель совсем не оставляешь? — коснулась маман главного вопроса после власти.
— Каталина имеет достаточный доход со своих четырех виконтств. Вряд ли ей нужно что-то большее. А вскоре это будет забота ее мужа — на что ей жить. Тебе же с Беарна будет определен цивильный лист как вдовствующей принцессе, чтобы ты могла вести достойный своему положению образ жизни. Но в него не будут включены расходы на любовников. Это ты будешь оплачивать со своего французского апанажа. И вообще… я не понимаю… ты такая красивая женщина, что могла бы сама вытряхивать из мужчин деньги… а…
— Я уже старуха, сын. Не возражай! — подняла она руку и повысила голос. — Старуха. Раз у меня такой взрослый сын. Но я люблю молодых и красивых кабальеро. И чем дальше, тем они у меня моложе. Прости меня, Пресвятая Дева, и заступись за меня пред Сыном своим, — маман истово перекрестилась, — но я ничего с собой поделать не могу.
Тут принесли сидр и кофе.
Маман слегка пригубила кубок с сидром, поставила его обратно на стол и встала.
— Благодарю вас, сир, за угощение. — Дама Мадлен внезапно перешла на официальный тон, как будто и не было у нас до того «доверительной» беседы. — Но я пойду, с вашего позволения. После этой вашей «инвентаризации» все надо заново приводить в порядок. Ваше величество… — присела она в реверансе.
