Ознакомительная версия.
Облегченно вздохнув, Аммар виновато улыбнулся — "вы прекрасны госпожа, и рядом с вами любой мужчина чувствует себя побежденным" — и с сожалением вернулся к делу, которое привело его в замок Сов, оторвав от приготовлений к свадьбе:
— Так как же нам быть? У меня есть… надежда?
Яхья перевел мягкие переливы певучих гласных ее ответа:
— Надежда всегда есть, говорит госпожа. Она не думает, что князь Полдореа умрет — но допускает мысль, что ей не удастся вернуть ему здоровье и силу.
— Что ж, он… так и… останется?.. — у Аммара не достало сил высказаться до конца.
Останется ни в раю, ни в аду — на высотах. В страшном пустом пространстве между жизнью и смертью. Лекарка не подпустила его к Тарику близко — "не ходите туда, господин, это может оказаться опасным", вот и все объяснения — но из-за порога комнаты, отгороженной от круглой башенной площадки простой белой занавеской, он успел разглядеть страдальчески оскаленную мордочку и услышать это. Какие-то жуткие, нечеловеческие — да что там, не обнаруживающие вообще никакого разума, заходящиеся всхлипывания. Голова моталась, тело выгибалось, навзничь растянутое между двумя деревянными колышками, — "иначе он царапает себя, господин, в таких случаях всегда придерживают руки". Йемайа, наклонившись, нырнула под занавеску и села в головах у Тарика. И властным жестом окрашенной алым ладошки приказала — уходите, мол, я же велела не приближаться. Пятясь и завороженно таращась в запретную комнату, Аммар успел увидеть, как лекарка быстро — несмотря на длиннейшие золотые ногти — отвинчивает крышечку с крошечной банки и поддевает на ноготь какую-то мазь. И раз, раз — придержав Тарика за лоб, смазывает тому за ушами. А потом осторожно надавливает подушечкой пальца на переносицу.
…- Нет, он может прийти в себя, но не с помощью госпожи.
Яхья перевел нежную трель сумеречницы и вздохнул. Аммар понял, что услышит нечто не очень приятное.
— А с чьей… помощью?
А Йемайа медленно кивнула Яхье — подвески-листики в высокой прическе нежно зазвенели — и тот вздохнул еще раз.
И поставил перед собой маленький тяжелый ларец черного дерева. Когда крышка откинулась, Аммар увидел, что на золотистом шелке внутри лежит круглый черный камень с гравировкой. Присмотревшись к исписанному по диаметру кругу, перечеркнутому пентаклем, он понял, что смотрит на сигилу Дауда.
— Я сделал ее давно, сразу после битвы под Фейсалой, — тихо сказал астролог.
— Что это? — подавляя страх, спросил Аммар.
— Госпожа Йемайа говорит, что не может давать ему утоляющие боль зелья до бесконечности. Обычно стараются не превышать двухнедельного срока. Но тут особый случай. Она согласна подождать еще день. Но если он не придет в себя к послезавтрашнему утру — она предлагает положить его под печать.
— Что?!..
— Усыпить. Запечатать лоб сигилой Дауда и отвезти в город джиннов. Они помогли ему тогда, помогут и теперь. Сон в скалах Мухсина восстановит его силы — среди потоков энергий, питающих огненное естество джиннов, исцеляются любые раны, душевные и телесные.
— Усыпить?..
— Госпожа говорит — не нужно пугаться этого слова, этот сон станет целебным для князя Полдореа. В противном случае ущерб, нанесенный его телесной оболочке и… эээ… душе, может оказаться необратимым.
— И сколько он должен там… проспать? До полного исцеления?
Сумеречница нежно пропела что-то в ответ.
Яхья помолчал мгновение и перевел:
— Лет тридцать-сорок.
Женщина улыбнулась — пустяки, мол, не правда ли?
Убитым голосом Аммар ответил:
— Я подожду до послезавтрашнего утра вместе с вами.
Аммар был готов колотиться головой о камни зубцов стены.
— Ты знал заранее, правда, ты все знал, мюэллим?..
Долина Сов лежала под ними, горбясь черными перепадами холмов в длинных полосах тумана. За ними, а также справа и слева уходили ввысь обрывистые пики Биналуда. Совиная падь лежала пологим клином между двумя горными отрогами. Под стенами замка задорно шумел Дарат — еще мелкий, но уже быстрый, холодный и опасный. Далеко-далеко, среди расплывающихся сероватым маревом туманных прядей взблескивали огоньки далеких вилаятов. Здешние пастухи держали собак, и в обморочной глубине под стенами время от времени слышалось далекое гулкое взбрехивание, словно сторожевые псы перекликались в тумане: все спокойно, я здесь, ты здесь.
Старый астроном сидел на пороге входа в отведенный ему Джунайдом покой — вершина аталайи над Черной пропастью показалась Яхье самым подходящим убежищем в холодные горные ночи. Звезды над башней казались лучистыми и какими-то выпуклыми, словно их нарисовал в результате своих расчетов сам ибн Саид.
— Ну чего молчишь?.. — печально потеребил наставника Аммар.
И сел рядом.
— А какой был прок говорить? — вздохнул Яхья. — И ты не слушай сумеречников, о дитя. Ты не виноват. Это все равно случилось бы, рано ли, поздно ли, но случилось.
— Почему?
— Они не могут долго жить среди людей. Мы живем слишком поспешно — и они устают от нас. Чахнут, блекнут, вянут — мы торопимся жить, а им некуда спешить — перед ними лежат все века этого мира.
— Так что же, я должен был призывать его раз… в тридцать-сорок лет? — в отчаянии спросил Аммар.
— Да нет же, — отмахнулся высохшей лапкой его старый наставник. — Конечно нет. Поэтому-то я и вырезал эту печать, пока сидел у его изголовья там, в Фейсале. Это неизбежно. Потом он сам привыкнет к чередованию сна и… служения.
— Но прошел-то всего год!
— Два года. Год мы его везли в Аш-Шарийа, да простит нас Всевышний… И не сказать, чтобы эти годы оказались легкими для него. Впрочем, я думаю, что ко всему прочему, лишившись мириля, он никак не может управиться с собственной силой — последний перерасход был очень тяжелым, я уже держал печать наготове… Ну и…
Тут Яхья замялся и замолчал.
— Что?.. — грустно спросил Аммар.
— Я думаю, что, будь вокруг него побольше сумеречников или… других существ, с которыми Сумерки в родстве, ему было бы легче. А так — одиночество никогда не приводило к приливу сил, скорее к упадку. Я обрадовался, увидев его под Фейсалой в обществе джиннов.
— Да уж, с аураннцами он сдружился так, что я даже не знаю, хорошо это ли плохо, — хмыкнул Аммар.
— Послезавтра утром увидим, — улыбнулся Яхья и поднялся на ноги. — Хватит казниться. Тебе пора спать, о дитя.
Спать Аммар не пошел, и уже потом вспоминал произошедшее с мрачной мыслью — надо всегда слушаться старших.
В башню, в которой находился маленький круглый покой, где держали Тарика, можно было пройти по верху стены. Туда-то он и отправился — поглядывая время от времени вниз и подавляя головокружение. Говорили, что отвесные стены Черной пропасти уходят вниз на полкуруха[17] — а уж дальше крошатся на красноватые, полосатые внутри, словно слоеный пирог, длинные скалы, полого расползающиеся в долину.
На площадке нужной ему башни в большой железной жаровне ярко горел огонь. Завернутый в мохнатую овчину воин кивнул ему. Халиф ответил таким же кивком — в горах все менялось, и братство по оружию, готовность встать спиной к спине, если нападут кутрубы или дэвы, казались естественными и непререкаемыми законами жизни.
Узенькая лестница с протертыми до глубоких выемок ступенями круто забирала вниз, пробуравливая тело башни. Оказавшись перед призрачно колышущимся белым полотнищем занавески, Аммар на мгновение замер. А потом кивнул самому себе и шагнул под светлую ткань.
И тут же уперся лбом в деревянную решетку. Вот те раз, никакой решетки он не помнил. Всмотревшись в глубину темного покоя, Аммар прислушался.
Тишина. Тарик лежал неподвижно — и совершенно тихо. Больше в комнатке не было никого. В синеватом ночном свете, падавшем из узкого скошенного окна-бойницы, Аммар видел бледное пятно лица, разведенные в стороны, расслабленные руки с прихваченными полотенцами запястьями, и белую джуббу, покрывавшую нерегиля от груди до пят.
Он легонько толкнул решетку — и она подалась. Скрипнув, отворилась, и Аммар, непонятно почему крадучись, вошел в комнату. Она была такой крошечной, что сделав два шага, он оказался рядом с нерегилем. И сел у его левого плеча.
— Тарик!.. — тихо позвал он.
Самийа лежал, отвернувшись. Из черных волос остро торчало маленькое ухо.
— Тарик!..
Ухо шевельнулось и явственно насторожилось.
— Ты меня слышишь? Эй!..
Медленно раскрылся большой серый глаз.
— Тарик! Ну проснись же!
Он разбудил его тогда, под Исбильей, разбудит и сейчас. Усыпить, надо же. Как будто ему предлагали добить сломавшую ногу лошадь.
И Аммар, поколебавшись, положил ладонь на голую кожу плеча нерегиля:
— Тарик!.. Это я, Аммар! Ну давай, просыпайся!
Самийа смежил веки.
И тут же резко их распахнул. И сел — одним сильным движением.
Ознакомительная версия.
