и не снимались в кино! Я завтра же поговорю с режиссером! У нас как раз есть одна главная женская роль! Если позволите. Вы же позволите?
— Д-да, — пробормотала она, хлопая густо накрашенными ресницами.
— Нельзя лишать человечество права на счастье, — продолжал напирать я, — Они должны увидеть вас в этом фильме!
— А что за фильм? — оживилась девица и аж заёрзала на стуле.
— «Звёздные войны», — важно ответил я и добавил, — А можно я просто посижу пару минут здесь рядом с вами и помечтаю, что мы знакомы? Зато мне все в этом ресторане будут завидовать.
Девица хихикнула, и я тут же уселся рядом и сказал:
— Ваших родителей нужно объявить народными героями за то, что они создали такую восхитительную красоту! Так как вас зовут, вы говорите?
— Изабелла, — томно проворковала она.
Угум, она такая же Изабелла, как я Фердинанд Арагонский. Какая-нибудь Маруся или Оксана, — мелькнула молнией в голове мысль, но была тут же благополучно забыта.
А потом понеслось — я засыпал девицу комплементами, она млела и улыбалась. Я заказал нам выпить, и мы вполне мило болтали — арсенал пикаперского съема работал и в этом времени.
Нужно ли говорить, что это пари я выиграл и ночной кастинг на главную роль «Звёздных войн» прошёл дома у Изабеллы?
А вот утро не задалось. В школьной столовой пахло подгоревшим молоком, рыбьим жиром и щами из кислой капусты. Я сидел за столом и вяло ковырял пшённую кашу. Молочную. С пенками. Такую я ещё с детского сада моей прошлой жизни ненавижу.
Мерзость какая!
Голова болела невыносимо, гудела точно колокол в грозу.
Та, последняя бутылка шампанского явно была лишней. Жаль. Я привык ориентироваться на свой взрослый организм, каким был до попадания. А тельце этого мальчика явно не приспособлено для таких излияний. И даже молодость, и здоровье здесь не помогают. В будущем, нужно это учитывать.
Божечки, как же болит голова. И тошнит ужасно.
Я схватил стакан с напитком и глотнул. Тягучая сладко-приторная жидкость чуть не полилась обратно. Какао! Усилием воли я еле сдержал рвотный порыв.
А потом несколько минут сидел, пытаясь унять тошноту и головокружение. Что же всё так плохо-то, а?
— Капустин! — раздался над головой громкий и энергично-бодрый голос.
Я сдержал стон. Что же так орать-то?
— Ты почему пропустил воскресник?
Я поднял голову. Передо мной стоял Чуня.
— Ты вернулся вчера с агитбригадой, я узнавал, а потом где-то целых полдня шлялся. Не пришел на воскресник! А потом, вместо того, чтобы вечером репетировать, ты где-то прохлаждался! Ты подвёл нас, Капустин! Ты — саботажник и мироед!
— Отстань, — тихо и угрожающе сказал я, пытаясь унять невыносимый звон в ушах.
— Что-о-о? — заверещал Чуня и от этого звука стол перед моими глазами закрутился, как на карусели. Поспешно я прикрыл глаза, ожидая, пока взбесившийся вестибулярный аппарат придёт в норму.
— Я с тобой разговариваю! Встань, гнида! — завизжал Чуня и шарпнул меня за воротник.
У меня от злости аж в глазах потемнело, я и не опомнился, как подскочил из-за стола и нахлобучил тарелку с ненавистной пшёнкой прямо уроду на голову.
— Приятного аппетита, — прихрипел я и, борясь с новым приступом тошноты, быстро вышел из столовой, оставив Чуню обтекать, а остальных воспитанников замереть в шоке.
На улице дул пронзительный ветер, я поднял воротник. Тошнота начала уходить. Свежий воздух привёл меня в себя. Стало легче. Почти хорошо. Идти в спальни не хотелось. Как подумаю, что там толпа народу — сразу опять тошнить начинает. В общем, я сейчас не в духе и видеть юных пионэров не желаю.
Зябко поёжившись я направился к кустам жимолости, которая, даже уронив листву, оставалась достаточно густой. Там, где-то была лавочка и я намеревался хоть полчасика попробовать подрыхнуть.
Но только-только я примостился на этой лавочке, как сверху раздался голос:
— Капустин! За нарушение дисциплины и нападение на товарища тебе надлежит пойти в изолятор, до решения СТК.
Я поднял голову, надо мной стоял дежурный. Из старших ребят, видимо, молодого побоялись присылать.
— Сдай пояс и шнурки, — строго сказал он.
— А можно я на пороге изолятора сдам? — тихо спросил я, — а то штаны по дороге свалятся.
Дежурный усмехнулся одними глазами и кивнул.
Молча, под обстрелом десятков взглядов, мы проследовали к изолятору. Где я, как и обещал, прямо на пороге сдал шнурки и ремень.
— СТК будет завтра, — сообщил дежурный, бросил на меня сочувствующий взгляд и ушел.
Дверь захлопнулась, лязгнул замок. И я остался один.
В том же месте.
— Да уж, всё повторяется, — усмехнулся я. — Всё, как и в прошлый раз.
Ну что же, я хотел уединения, и я получил уединение. Хоть высплюсь.
Я лег на кровать и забылся тяжелым посталкогольным сном.
Наверное, я проспал где-то сутки. Не знаю, почему меня не трогали, ведь должны были кормить и обедом, и ужином. Но не трогали. И тарелок я не увидел. Возможно, забыли.
Хотя в любом случае, не мне возмущаться. Выспался я преотлично. Голова больше не гудела. В теле наблюдалась необычайная лёгкость и прилив сил.
Всегда бы так!
Я соскочил с кровати, отжался несколько раз от пола, прошелся на руках, вверх ногами и напоследок крутнул полусальто (помещение просто маленькое, для полного не разогнаться).
И тут послышались шаги, лязг замка и дверь распахнулась.
— Выходи, Капустин! — сказал дежурный.
В этот раз опять был другой парнишка.
— Мне пояс и шнурки отдадут? — спросил я, — или я буду идти и ловить штаны по дороге?
— Мне об этом ничего не сказали, — монотонно пробубнил дежурный, — выходи, Капустин. Сам у СТК спрашивай.
Препираться дальше было бессмысленно. Парнишка был из тех туповатых служак, которые свято чтят дисциплину и ни на шаг не могут отступить от приказа.
Заседание СТК состоялось в том же зале.
Как обычно, присутствовали Виктор, Кривошеин, и два воспитателя. Заведующего не было, насколько я уже понял, он уехал на совещание в другой город. На диванчиках и стульях сидело довольно много народу, все воспитанники.
Когда я вошел, гул моментально стих. Воцарилась абсолютная тишина.
— Это уже становится традицией, — мрачно попенял мне Виктор, но на этот раз не агрессивно. Почти по-человечески.
Я пожал плечами, демонстрируя полную покорность судьбе.
— Зачем ты напал на Чумакова?
— Чумаков — это у нас кто? — сперва не понял я.
— Чуня, — тихо подсказали мне из рядов воспитанников.
— А как мне ещё было реагировать на регулярные оскорбления? — изумился я, — идиотов учить надо.
— Вот ты сейчас и научишься! — заорал, подпрыгнув с места. Чуня, — Да я тебя в порошок сотру, гнида!
— Он специально начинает!!!
— Хитрый какой!!
Зал зашумел, зашелся в крике.
— Тихо! — спокойно сказал Виктор и зал словно вымер. Наступила такая тишина, что слышно было как заурчало в животе одного из воспитанников.
— Продолжай, — повернулся он ко мне.
Я развёл руками:
— Я все сказал.
— То есть ты не отрицаешь, что специально нанёс увечья Чумакову?
— Увечья чем? — изумился я, — неужели череп Чумакова мягче пшённой каши на молоке? Хотя нечто подобное я и предполагал.
В зале послышались смешки.
— Прекратить! — рявкнул один из воспитателей.
— А где вы были, уважаемые вожди СТК, когда ваш пресловутый Чуня, он же Чумаков, ещё с четырьмя подельниками ворвались в спальню бригады номер пять, набросили на меня одеяло и избили меня? Где было ваше советское воспитание? И ведь это не только меня. Других воспитанников Чуня и его банда регулярно избивают и запугивают. Что это за соцвос такой у вас, а? Элита, которая безраздельно властвует над остальными, обычными детьми? Так разве мы в 17-м все эти элиты не разогнали к чертям собачьим?
— Капустин, не выражайся, — подал голов второй воспитатель.
— А если у меня нет слов? — вскипел окончательно я, — пройдитесь по спальням воспитанников, поспрашивайте их, как Чуня глумится над ними.
— Стукач!
— Доносчик! — закричали несколько пацанов.
Но меня этими детскими выходками «на слабо» не проймёшь.
— Ещё раз повторяю, — банда под предводительством Чумакова регулярно избивает и запугивает детей на протяжении уже длительного времени. Готов повторить свои слова перед милицией, в суде, в прокуратуре. Я надеюсь, вы, уважаемые СТК, уважаемые воспитатели, напишете соответствующее заявление после этого заседания, пусть разбираются и ищут виновных, кому это было выгодно.
— Да что ты говоришь такое! — вскипел первый воспитатель.
— Вы меня на СТК зачем позвали? — удивился я, — чтобы публично обличить? Покарать? Или найти истину?
— Да ты посмотри, как он заговорил, — возмутился второй воспитатель, — научился там на агитбригаде богемы этой.
— Слышал бы вас Макар Гудков, — зловеще посмотрел многообещающим взглядом на него я. — Мы там, между прочим,
