Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов

Его привезут со складов в Вильно. Пали лошади? Пригонят других. Через две недели мы будем в Москве, богатейшем городе России, где найдем все, что нужно армии. Я подпишу мир с царем Александром, и мы вернемся в Париж со славой и добычей. Неужели трудно потерпеть пару недель?..»

Даву и другие маршалы понимали, что император мог согласиться, не будь этого злосчастного обстрела. Кампания в России шла неудачно. Русская армия, избегая генерального сражения, отступала вглубь страны, оставляя после себя выжженную землю. Рассчитывать на местные провиант и фураж, как то было в Европе, не приходилось. Вот и в Смоленске не вышло. Русские вывезли из него все и, вдобавок, сожгли город. Плечо подвоза со складов постоянно удлиняется, интенданты не справляются со снабжением. Солдаты тысячами мрут от голода и болезней. Но, что хуже того, наблюдается небывалый падеж лошадей, а без них победить невозможно. К счастью, император все же внял уговорам и согласился не спешить, дав Grande Armée отдых. Тем временем со складов доставят все необходимое. Самым горячим сторонником передышки был Даву. Помимо всем понятных соображений, им руководило одно тайное. Если посланец знает о предстоящей кампании все, то следует сделать это знание бесполезным. Для начала сместить даты и сроки. Если Grande Armée выступит в поход позже обычного, да еще более подготовленной, русские потеряют возможность ей навредить. Император уцелеет. Он и в истории, рассказанной Маре, не погиб, однако потерял трон. Теперь же вмешательство посланца могло стоить Наполеону жизни. Этого нельзя допустить! Жаль, что нельзя рассказать императору о посланце – не поверит. Примет за уловку с целью убедить его уйти из России. Придется действовать неявно.

Даву вздохнул и погрузился в бумаги. Забот у командира корпуса хватало.

⁂

Отступаем… Тащимся в арьергарде армии, глотая пыль, поднятую тысячами ног людей и лошадей. Обязательная дневка, с наступлением темноты становимся на бивуак. Умываемся, едим и валимся спать. Утром привели себя в порядок, пожевали хлебушка с кашей – и вперед. И так день за днем. Единственное событие, случившееся вчера – приезд нового главнокомандующего. Кутузова назначили на эту должность еще до Смоленской битвы, но он не слишком спешил к армии. Не помню, когда он прибыл в моем времени [119], но, кажется, раньше. А куда ему торопиться? В отличие от других, Кутузов прекрасно понимает, что Барклай все делал правильно, поэтому и не гнал лошадей. Попросил у царя денег на дорогу [120], захватил юную любовницу, переодев ее казачком, помолился и тронулся в путь. Доехал, наконец. В нашем времени старика назвали бы педофилом – все его любовницы моложе 16 лет. Но это у нас. Здесь другие представления. Любимая пассия командующего, 14-летняя бессарабская княжна, впорхнула в объятия генерала, уже будучи замужней. Причем, муж не возражал.

Осуждаю ли я Кутузова? Завидую. Я не князь и не генерал, чтобы обзавестись гаремом. Это в Петербурге великосветская тусовка ропщет: дескать, ай-ай-ай! Старый сатир! Как не стыдно? Ханжеские морды. Вы хотя бы тысячную долю того, что Кутузов сделал для России, совершите, а потом разевайте рот. За плечами генерала несколько десятилетий походов и сражений. Многочисленные раны, две из них в голову… Жить старику осталось менее года – пусть потешится. Тем более, что никто из юных дам не спит с ним по принуждению. Сами в постель прыгают.

По случаю прибытия командующего армии устроили смотр. Нашу роту сунули подальше, дабы не раздражала светлейший взгляд партизанским видом. Вперед поставили гвардию, еще не воевавшую в этой кампании. У них и мундиры не обтрепались, и амуниция в порядке. Так что Кутузова я не видел. Мелькнула в просвете между воинскими колоннами грузная фигура в фуражке верхом на белой лошадке и скрылась, заслоненная мундирами свиты. Солдаты кричали «Ура!», искренне радуясь новому командующему. Не любят в армии Барклая, хотя именно он уберег ее от поражения, а Россию – от унизительного мира. Такова судьба многих великих людей. Борис Годунов спасал русских людей от голода в период невиданного природного катаклизма, много сделал для России, а его объявили цареубийцей и выставили последним негодяем. Николай II просрал страну, довел ее до революции и гражданской войны, но прославлен святым. Вот такие расклады.

Настроение ни к черту. Сегодня умерли двое раненых из числа тех, кого вывезли из Смоленска. Как ни старался – не спас. Сепсис. Лечить его здесь нечем. Другие отнеслись к этим смертям спокойно. Раненые умирают не только у нас, и куда чаще. На дневках роют могилы, и полковой батюшка отпевает новопреставленных рабов божьих. Тела сносят в яму, укрывают шинелями и забрасывают землей. Спешно сделанный крест – один на всех, и никаких салютов. Такое только в кино. А вот мне горько – не привык еще, хотя, вроде, должен.

Вечером мы с Семеном сели у костра, позвали Зыкова. Штабс-капитан прибился к роте и не хочет уходить. Ему тут нравится. Начальства мало, да и то, которое есть, не шпыняет – не водится такого за Семеном. Кормят опять-таки хорошо. Синицын – золотой человек, службу знает. Положенное довольствие из интендантов выбьет до последней крупинки, а что сверх того – прихватит у маркитантов или в деревню какую заскочит. За все платит. У егерей каждый день мясо в котелках, каши и хлеба – от пуза. Огурцы, капуста, горох… Водки наливают, не скупясь, и не три раза в неделю, как положено, а каждый день. Офицеров фельдфебель балует курочкой и ветчиной. Зыков это просек, его артиллеристы – тоже. Штабс-капитан просил Семена замолвить за них словечко перед начальством, дабы оставили в роте. Спешнев и рад бы, да начальству не до нас. Это как кровь проливать, так нужны, а в другое время – идите лесом! Не зовут, не шлют приказов – забыли. Ну, и хрен с ними!

– Помянем рабов божьих Силантия и Устина! – предложил я, поднимая стакан от манерки с водкой. – Вечная память воинам, отдавшим жизнь за Отечество!

Семен с Зыковым молча выпили. Привыкли к моим закидонам. Не принято здесь офицерам поминать погибших солдат: в разных измерениях живут. Одни – серая скотинка, другие – небожители. Но мне можно. А кому не нравится, пусть идет на хрен.

Закусили, поели. Кликнутый мной Пахом принес гитару. Семен с Зыковым смотрят с любопытством – давно не пел, настроения не было. Но сегодня возникло.

Я эту песню