На нас глазели. И с любопытством. День жаркий, а мы – в полном боевом. Гуннар даже щит прихватил.
Рядом с князем я не углядел Добромысла. Зато Турбой – был. Красный, потный, чем-то недовольный. Уставился на нас весьма недружелюбно.
И еще одна знакомая рожа. Купчина, которого мы пощипали на Длинном озере. Я узнал не столько его физиономию, сколько еще не зажившие отметины на ней, оставленные плеткой, которой мой брат корректировал в правильную сторону образ мыслей плененного торговца.
Юлить я не стал.
– Я пришел к тебе, князь, потому что какие-то лишенные чести люди похитили моего сына Виги!
Я остановился, ожидая ответа.
Не получил. Только взгляд типа: ну, что еще скажешь?
Скажу.
– Боярин Доброслав обещал нам права гостей, князь, и ты подтвердил это право. И потому я требую, чтобы ты велел похитителям освободить моего сына! Немедленно!
– Он требует! – воскликнул кто-то из окружения.
– Вот наглый нурман! – подхватил еще кто-то.
Водимир молчал. Давил меня взглядом.
Я тоже молчал. Всё сказано. Сейчас я узнаю, схвачен ли Вихорёк с его санкции или это чьё-то самоуправство?
Князь, сука, от ответа ушел.
– Этот меч… Откуда он у тебя? – процедил Водимир, показав на мой Вдоводел.
Мать вашу к бабушке! Это что ж, опять за старое?
С чего началось наше знакомство с князем. С аналогичного вопроса. Откуда у меня доспехи его дружинника Главы?
В тот раз мне пришлось удирать с княжьего двора в чем мама родила. Неужели опять?
– Это мой меч! – отрезал я. – К чему твой вопрос, князь? Хочешь такой же?
– Хочу узнать, давно ли он у тебя?
– Давно.
– Понятно. А теперь скажи мне, Ульф Свити…
Да, правы викинги с их подходом: убиваем всех. Я в очередной раз поплатился за свой гуманизм. Вот он стоит, мой «гуманизм» – с красным рубцом на лбу и лютой ненавистью в глазах. Пощаженный купчина с «торговой точки».
Нет, он не мог меня узнать в лицо. Я был в «очковом» шлеме, с рожей, перемазанной сажей и забрызганной кровью. Не мог он меня узнать.
И не узнал.
Он опознал меч.
Купец – он почти воин. И так же, как у воина, память у него на боевое железо… железная. А мой меч – из элитных. Произведение оружейного искусства из «сварного» булата с клеймом, которое останется известным даже через тысячу с хвостиком лет. Я отдал за него увесистый золотой браслет и абсолютно уверен, что продавец – продешевил. Такие клинки меняют на золото один к одному по весу. Как минимум.
Вот он каков, мой Вдоводел. Конечно, купец его запомнил.
– Ты – мой гость, – сказал Водимир. – Но ты и твои люди ограбили моего человека. Ты и твои люди напали на моих гридней на Длинном озере и убили их всех. Будешь ли ты это отрицать?
У меня было два варианта. Первый: уйти в глухой отказ. Или потребовать суда поединком. Мое слово – против слова купца. Мало ли у кого может быть похожий меч?
А можно сказать всю правду и упирать на право гостя.
Первый вариант разумнее, но нравился мне меньше. Не люблю, блин, оправдываться. И врать тоже не люблю. А еще у них Вихорёк. И если я начну упираться, то не исключено, что они попробуют выжать правду из моего приемного сына.
М-да, авантюра и есть авантюра. Не следовало мне лезть в берлогу к медведю.
Так, а второй вариант? Я во всем признаюсь. Что дальше? Право гостя, возможно, меня защитит… На какое-то время.
Хотя как только я окажусь «за околицей», меня можно будет снова брать и поступать со мной… Скажем так: по законам военного времени.
Молчание затягивалось. Водимирова братва заволновалась. Негромкий еще, но уже откровенно угрожающий ропот.
И тут меня осенило.
Прям-таки озарение пришло.
У меня ведь тоже память хорошая. А что я тогда сказал помеченному плеткой Свартхёвди купчику?
Вот именно!
– Отрицать? – Я поднял бровь. – Зачем? Разве не потому ты, князь, предложил мне и моим людям пойти к тебе на службу, что узнал вот от этого, какие мы славные воины?
– Что?! – Изумленный взрык Водимира утонул в ропоте его людей.
Кое-кто даже за оружие схватился. Палица придвинулся ко мне поближе, но нет, рубить нас с ходу не стали. Ропот стих, когда Водимир поднял руку. Не сразу.
– Клянусь богами, я назвал тебя гостем, ничего не зная о твоем преступлении! – четко, чтоб слышали все, произнес князь. Не для меня, для своих людей. – Твои слова – ложь, нурман!
– Я не лгу! – парировал я. – И закона я не нарушал. Твои люди захватили чужую землю и чужих холопов. Потому что думали, что они – сильнее. Пришел я со своими людьми и доказал, что они не сильнее. Я мог бы его убить, и тогда ты ничего бы не узнал, верно? Но я не собирался ничего скрывать и позаботился о том, чтобы ты обо всём узнал.
– Ты лжешь! – прогремел Водимир.
Остальные тоже заорали, но не столько в поддержку своего князя, сколько требуя дать мне договорить.
Я не сомневался, что затыкать рот мне не станут. Отнять у дружины право на шоу? Да ни в жисть!
– Ты снова обвинил меня во лжи! – Я демонстративно вздохнул. – Я твой гость, потому это урон не моей, а твоей чести. Я позаботился о том, чтобы ты всё узнал, потому что хотел этого. Сказал всё это вот ему, – я показал на купца, – что он и его семья останутся в живых. И он жив. Потому что я, Ульф Свити, хёвдинг, держу свое слово.
– Ты меня ограбил! – закричал купец.
– Разве? – Я снова поднял бровь. – Ты и твои люди дрались со мной и моими людьми. И мы победили. Я никого не грабил. Это законное право воинов – брать то, что добыто в бою. Разве нет? А еще я велел тебе рассказать обо всем своему князю. Ты помнишь мои слова?
– Да! – заорал взбешенный купец. – Я всё помню!
– Это хорошо, – одобрил я. – Плохо, что ты не выполнил моего поручения и утаил от князя то, что произошло.
– Ничего я не утаивал! – Купцу очень хотелось вбить мои слова мне в глотку вместе с зубами… Но он знал, чем это может кончиться. И сдерживался. – Я всё рассказал князю!
– Вот как? – продемонстрировал я изумление. – Какому князю?
– Своему! Ему! – Купец указал на Водимира.
Я покачал головой.
– Князь Водимир сказал, что ничего не знает. Он князь, человек чести. Вряд ли он солгал. А вот ты – торгаш, обман – твое ремесло. Я не верю тебе!
Вот так у людей и наступает… кризис сознания. Особенно острый для тех, кто привык разруливать непонятки рубящим сплеча. В ситуации, когда рубить – нельзя категорически.
Купец уставился на князя: мол, скажи этому нурману!
Князь…
Больше всего ему хотелось сделать меня на голову короче.
Я почти слышал, как жужжат княжьи мозги от непосильной нагрузки. Купец ведь ему действительно докладывал. А что имени моего не назвал – так и я его не называл. Тогда.
