— К во́ронам Августа! — воскликнул Мелантий. — А вот Максимину это понравится. То, что ты изменил своему правилу вешать варваров.
— Не изменил, — проворчал Черепанов. — Нет правил без исключений.
— Наш принцепс — философ! — с гордостью произнес Мелантий. — А с кем ты еще дружишь, опцион Алексий?
— С сарматами, — сказал Коршунов. — Кое с кем из гепидов…
— А с алеманнами?
Коршунов покачал головой.
— Это хорошо, — сказал Ингенс-средний.
— Почему?
— Потому что этой осенью Максимин собирается задать им трепку, — с неудовольствием произнес Черепанов.
— Тебе это не по нраву? — удивился Мелантий.
— Мне не по нраву то, что об этом знает каждый легионер по эту сторону Данубия, — заявил Черепанов. — Всё. Езжай к своей кентурии. Завтра Алексий отдаст тебе письма.
— Умник, — проворчал подполковник, когда Ингенс-средний отъехал. — Каждый, блин, кентурион теперь стратег.
— А что в этом плохого? — удивился Коршунов.
— Болтают много. Все в этой армии много болтают. Никакого понятия о секретности.
— Ты еще первый отдел здесь организуй! — сыронизировал Коршунов.
— Придет время — организую, — совершенно серьезно ответил Черепанов. — И разведку поставлю как надо. Чтобы такие, как ты, не разводили нас так по-детски. Это очень хорошо, Леха, что мы с тобой встретились. Очень полезную ты мне информацию принес.
— А я уж, дурак, подумал, что ты меня видеть рад! — усмехнулся Коршунов.
— Точно — дурак. Нам здесь жить, Леха. По крайней мере надо быть готовым к тому, что домой мы никогда не вернемся.
— Похоже, ты больше обратно не рвешься, — заметил Коршунов. — Тоже женился, что ли?
— Ну до этого пока не дошло, — уклончиво ответил Геннадий.
— И кто она?
— Дочка здешнего консуляра[20], Антонина Гордиана-младшего, Корнелия Преста.
— Серьезно? Голубая кровь?
— Угу. Даже царская — по прабабке. И минимум полтыщи лет благородных предков.
— Круто! Она хоть красивая?
— Ты поухмыляйся еще — враз по зубам получишь! — посулил Черепанов, демонстрируя кулак.
— Ну прости! — с покаянным видом проговорил Алексей. — Не знал, что у вас так серьезно. А родители ее как, не против?
— А хрен его знает. С папашей мы вроде в приличных отношениях… Но они и впрямь — крутая аристократия. Дед ее вообще проконсул Африки. В общем, проблемы могут быть…
— А сама девушка?
— Мы переписываемся, — скромно ответил принцепс.
— А сколько ей лет? — полюбопытствовал Алексей.
— Восемнадцать. Будет.
«Надо же, — подумал Коршунов. — Грозный подполковник Черепанов состоит в переписке с семнадцатилетней девчонкой. Романтика!»
Впрочем, вслух Алексей сказал другое:
— А она хоть в курсе твоего отношения к ней?
— Ну, в принципе, наверное, да.
— Ну ты, принцепс, даешь! — сказал Коршунов. — Легких путей не ищешь.
— Ты — тоже. А скажи: парнишка этот, как его, Книва, что с ним?
— Живой. Я его очень вовремя отослал домой. Не пустым. Кстати, если тебе нужны деньги, имей в виду: я здесь хорошо поднялся. У меня даже трирема есть. Правда, трофейная, — уточнил он. — Твое руководство может конфисковать, если увидит. Но ее можно перекрасить. И замаскировать. Организовать ей, скажем, приписку в феодосийском порту. У меня в Боспоре хорошие связи.
— Там сейчас, по-моему, что-то типа гражданской войны?
— Угу. Мы с претендентом, его Фарсанзом зовут, в союзе.
— Наш пострел везде поспел, — проворчал Черепанов. — Я тебя об одном прошу: когда буду представлять тебя начальству — помалкивай.
— Ну я же не идиот! — обиделся Коршунов. — Кстати, один из тех, кого ты великодушно помиловал, — Сигисбарн, Книвин старший братан. А самый старший братан — Агилмунд — вообще моя правая рука. Надежнейший мужик.
— Это он в Цекуле твоего оппонента зарубил? — осведомился Черепанов.
— Нет, другой. Ахвизра. Помнишь другого парня, Нидаду, которого на болоте перед нашим спускаемым аппаратом зарезали? Ахвизра — его старший брат. И мой лучший разведчик. Вы с ним наверняка подружитесь…
— Так! — прервал его Черепанов. — Давай-ка определимся, Леха. Дружить я буду с тобой. По старой памяти. Все остальные — мои солдаты. И только так. И если кто-то из твоих парней решит, что мы с ним в приятелях — по старой памяти, я его круто разочарую. Есть такое слово — субординация. Может, слыхал?
Глава четвертая
Агилмунд, Сигисбарн и прочие варвары
— Это же Гееннах! — возбужденно воскликнул Сигисбарн. — Я его узнал!
— Тот самый, кого захватили квеманы? — уточнил Агилмунд.
— Он! Я знаю! Я с ним боролся!
Оба брата шли в конце обоза, рядом с повозкой, на которой лежал Ахвизра.
— Значит, прав был Овида-жрец, когда сказал: не совладать квеманам с таким, как Гееннах, — степенно ответил Агилмунд. — Это удача Аласейи привела к нам Гееннаха.
— Хороша удача! — возмутился Ахвизра и даже привстал, несмотря на слабость. — Скулди говорит: это Гееннах, которого теперь зовут принцепсом, погнался за нами. Если бы не он, мы бы уже плыли домой. Вместе с добычей! — сказал — и откинулся на солому, тяжело дыша. Хоть и поправлялся Ахвизра, но был еще очень слаб.
— Никто не ведает, что нам назначили боги, — неторопливо произнес Агилмунд. — Может, это удача для нас, что ромляне нас победили. Ведь мы теперь сами стали ромлянами, а все знают: никого нет богаче ромлян. Посмотри вокруг: как богато живут здешние землепашцы. А ведь они даже не воины. Они — никто. Покажи им копье — и они тут же упадут на колени, отдадут тебе добро и женщин и будут счастливы, если их не убьют. А Гееннах у ромлян — большой вождь. Скулди говорил с его воинами, и те сказали: Гееннаха привечают самые важные ромлянские риксы. Даже самый главный ромлянин, императрикс, говорил с ним как с равным. Ничего не было у Гееннаха, когда он пришел в Рим. Год прошел всего, а как Гееннах возвысился. Велики его достоинства, а удача его еще больше. Так сказал Скулди, а я ему верю, потому что Скулди уже служил у ромлян и умеет узнать правду.
— Верно говоришь, Агилмунд, — слабым голосом произнес Ахвизра. — Но ведь как вышло: была у нашего Аласейи удача, а теперь ее нет. Съела ее удача Гееннаха.
— А я иначе думаю, — возразил Агилмунд. — Не враг Гееннах нашему Аласейе, а родич. Потому не съела его удача удачу Гееннаха, а присоединила к себе. Как великий рикс присоединяет к себе дружину своего родича послабее. Но от этого родич тот только сильнее становится, ведь большим войском и добра больше добудешь, и славу бо́льшую, и враги, прежде грозные, от большого войска бегут в страхе. Мудр Аласейа и хитер. Но еще мудрее и хитрее Гееннах. Слыхал я: и от квеманов он с большой славой ушел: богов их пожег. И никто не сумел ему отомстить: ни боги, ни люди.
