высоты, чтобы я в него помещался весь, до самого подбородка. Так что либо пригибайся, либо ходи с полосатой мордой…
Наконец, добравшись до берега, я скинул рюкзак и одежду под деревом, и забежал в воду. Студеная, совсем не летняя еще водичка обожгла кожу и выбила воздух из легких. Плевать! Я нырнул, поддавшись воле течения, и плыл, пока хватило воздуха. А когда вынырнул, то сказал:
— Здрасте!
— Гера? Ты что — за мной следишь? — удивилась Тася. — Как так получается, что куда бы я ни пошла — везде встречаю тебя?
Девочки у самой кромки воды сооружали из песка замок. А эта северяночка в очень эстетичном бикини (импорт?) плавала брассом на довольно солидной глубине.
— Неа, не слежу. Может судьба? Улицу убирали, весь в пылище был, как бармалей. Нас отпустили пораньше, решил освежиться…
— Хи-хи, — сказала Таисия. — Давай я тебе голову помою, у тебя на лице до сих пор разводы, с волос натекло. Вася, Ася — смотрите, Гера приплыл!
— Привет, Гера! — Вася помахала лопаткой.
— Мне нузьна сьтобы ты со мной делал басьню! — заявила Ася.
— Э-э-э… Тогда мне нузьна сходит во-о-он к тому дереву и забрать оттуда свои вещи, — этим трем красоткам удивительным образом удавалось вить из меня веревки. Но в целом я был не против, а потому наклонился к самом Тасиному ушку и сказал: — Ты потрясающе красивая.
— Хм! — сказала она.
Башню мы делали вместе. Ну, знаете — набираешь пригоршню мокрого песка, пропускаешь его капельками через пальцы и ляп-ляп — наляпываешь нечто похожее на барселонский собор Sagrada Família. Здесь, якобы на взрослом пляже, было полно детей, и они тоже скопились вокруг и развели суету. Один из них, эдакий смуглый проходимец лет десяти, явно хотел произвести на Ваську впечатление, показать что именно он тут альфа-самец и всячески пытался с ней общаться. Наконец, пацан не придумал ничего лучшего, чем с загадочным видом проговорить:
— Девочка, а скажи "ядры"?
— Какие ядры? — удивилась Вася.
— Ну скажи — "ядры", а?
— Ладно — ну, ядры.
— А скажи "сливы""! — его лицо приобрело предвкушающее выражение.
— Ну — сливы! — Васька уже начинала злиться.
— А теперь — "поросенок"!
— Поросенок, поросенок — и что?
— Ничего, скажи теперь три слова вместе! — он уже готов был расхохотаться от собственной гениальности.
— Ядры сливы поросенок! — выпалила Васька. — Ой! Я — дрысливы поросенок? Ма-а-ам!
Она даже хотела расплакаться от такой несправедливости. Тася не знала — плакать ей вместе с дочкой или смеяться. А я-то был местным, и имел в голове отличный ответный удар.
— Васька, иди чего на ушко скажу, — поманил я ее пальцем.
Девчуля доверчиво приблизилась.
— Спроси этого типа, как по-белорусски будет — "я родился за проволокой"? Он точно учил мову в школе.
— Мальчик, а мальчик, а ты белорус? — спросила Василиса.
Теперь была ее очередь строить хитрую мордочку, хотя эту дебильную хохмочку она знать не могла.
— Ну да! — гордо распрямился пацан.
— А я — нет. Можешь сказать, как по-белорусски будет — "я родился за проволокой"?
— Ну — могу, ничего сложного. Щас… Вот! Я нарадзіўся за дротам! — гордо выпалил юный патриот, и через секунду густо покраснел.
* * *
Глава 26, в которой Чебурашка скажет речь
Честно говоря, меня так и подмывало явиться в Дом печати в штанах с карманами и в псевдо-гарсингах, но, кажется, это было бы уже слишком. Не такая великая птица Герман Белозор, чтобы его за это как минимум премии не лишить, а как максимум… А верхней планки не существует. Шикнут на шефа с высокой колокольни — и выпрет он Белозора из редакции.
Поэтому надел костюм-тройку в исполнении великих кутюрье Мони и Абраши, начистил ботинки, и в таком виде отправился в Гомель. Благо, погода располагала — наконец-то на небе появились облачка, принесенные с Балтики свежим северо-западным ветром. Столбик термометра колебался в районе двадцати градусов, так что чувствовал я себя неплохо.
Точнее, мог бы чувствовать себя неплохо, если бы дело было только в одежде. В Доме печати в меня разве что пальцем не тыкали. Оказывается, я — знаменитость? Ну да, наверное, тот факт, что ведомственные газеты милиции и охотников, нефтяников и деревообработчиков не раз и не два за последние месяца полтора брали мои статьи для перепечатки, чего-то да стоил… Обычно это районки вынуждены целые полосы вынимать из республиканских гигантов, иногда — по собственной воле, иногда — по указке… А тут — из какого-то "Маяка" материал берет аж "На страже Октября"! И журнал всесоюзный, охотничий! А там ведь и гонорары не чета районным!
А еще — клад нашел, сволочь контуженная.
Я улыбался всем так широко, как только мог. Пожимал руки знакомым, вежливо кивал незнакомым. Память Геры Белозора иногда сбоила, а иногда подсказывала: это Артемов из "Петрыкауских навин", это — Анжелика Федоровна из мозырского "Жыцця Палесся", а этот — местный, гомельский пижон Дима Тужик, "Гомельская правда". И так далее.
С кем-то из них у Белозора отношения были не очень, с другими — очень даже. Журналистская братия порой встречалась на семинарах, курсах или событиях областного уровня и активно общалась — так что плюс-минус каждый имел представление как обстоят дела у коллег по цеху в том или ином районе.
Вера Павловна перехватила меня у самой лестницы:
— Товарищ Белозор? Вы к нам как добирались?
— Дизелем, дизелем, товарищ Уханова. Скромно, по-пролетарски…
— Да-да-да… Пойдемте ко мне в кабинет, поставите свой портфель, я вас чаем напою… Начинаем через двадцать минут, так что время у вас есть.
Она что, и вправду взяла меня под крылышко? Я, что ли, теперь —
