Костенко выпрямился, одернул гимнастерку и решительным шагом направился к часовому. Ну мог командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков забыть что-то в самолете? Или, может, его комполка отправил проверить несение службы часовыми? Чушь, конечно, не предусмотренная никакими уставами, даже Товарищ Уполномоченный не ходил тайно проверять посты, но время сейчас такое бестолковое, а техники и водители подробности уставов если и знали, то уже забыли.
Капитан положил руку на рукоять «ТТ» в кобуре.
Это он не продумал. Нужно было приготовить что-то тяжелое, что-то, что не может выстрелить при ударе о человеческую голову. А чертов «Тульский-Токарев» вполне мог устроить такую пакость.
Значит, напомнил себе Костенко, подойти как можно ближе, в упор. Заговорить часового, отвлечь его внимание, а потом… Левой рукой — за ствол винтовки, а правой пистолетом по затылку. За ухом. Не слишком сильно, чтобы не стрельнул… Черт-черт-черт…
Костенко чуть не сплюнул от злости на себя. Какой выстрел? Он же не дослал патрон в патронник. Он вообще последний раз передергивал затвор на «ТТ» и стрелял из него как бы не три месяца назад, когда надумали они с ребятами перед майскими праздниками устроить соревнование по стрельбе. Вот было смеху! Стрелки из летчиков были еще те…
Значит, бить сильно, но так, чтобы не проломить череп бедолаге. Он-то не виноват ни в чем. Просто подвернулся не вовремя.
До самолета и часового — метров двадцать. Не спешить. Не суетиться. Можно даже насвистывать какую-то мелодию. Чтобы часовой не подумал чего плохого. Он ведь слышал, как гуляли истребители. Кто-то из них вполне мог проснуться и пойти подышать свежим воздухом.
Кстати, хорошая идея. Прикинуться пьяным. А у нас к пьяным всегда относятся снисходительно.
Десять метров.
Часовой остановился, смотрит на Костенко. Винтовку опустил к ноге и ждет. Вояка. Если бы его сейчас начштаба застал, то крику было бы…
Пять метров.
А где же «Стой, кто идет?». Костенко сглотнул комок, вдруг откуда ни возьмись появившийся в горле. Часовой его узнал? Почему он молчит, черт бы его побрал! Ну окликни же, не томи…
Два метра.
— И где вы так долго ходили, товарищ капитан? — тихо спросил часовой голосом Лешки Майского. — Я уже волноваться начал…
Костенко остановился, словно пораженный ударом грома.
— Ты что здесь делаешь? — наконец спросил он. — Какого…
— Я здесь стою и смотрю на капитана Костенко, своего родного командира, — сказал Лешка. — Сейчас. А двадцать минут назад я треснул по башке водителя бензовоза Григория Петрова, связал, заткнул рот кляпом и аккуратно откатил этого здорового черта к бочкам. И жду вас, а вы все не появляетесь. И не нужно хвататься за пистолетик. Я, если помните, чемпион дивизии по боксу в среднем весе. Приложу так, что мало не покажется…
— Все равно я пройду. — Костенко шагнул вперед. — Я…
— Конечно, пройдете, — тихо засмеялся Лешка. — Только вот улететь в одиночку все равно ведь не получится. Вот так я и подумал, что вы не вспомните впопыхах все эти «контакт — есть контакт» и «от винта». Разбаловался пилот на современных аэропланах, забыл, как крутил пропеллеры… На «У-втором», подумал я, движок заводится с ручного старта. Как же капитан собирается взлетать? Уговорит штурмана? Так штурман мне сообщил в личной беседе, что не собирается помогать командиру в совершении глупости. Наотрез отказывается. Я бы тоже отказался, если бы не был идиотом. Вы же знаете, как часто боксера бьют в голову? Вот, наверное, мне ту часть мозга, которая отвечает за умные решения, и отбили на фиг. Так что я с вами, товарищ капитан. А иначе хоть вырубайте меня, хоть стреляйте — а не взлететь вам…
Костенко застегнул кобуру, несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.
Вот зар-раза… Действительно, забыл. Забыл, что не сможет в одиночку завести двигатель.
— Хорошо, — сказал Костенко, оглядываясь на палатки. — Взлететь ты мне поможешь, а потом…
— А потом что? — осведомился Лешка. — Меня ведь Григорий Петров видел. Он знает, кто его по макушке треснул черенком от лопаты. Я ведь вначале с ним поболтал немного, а уж потом… Так что хоть так, хоть так, а мне все равно светит статья за нападение на часового. Лучше уж я с вами…
Костенко снова оглянулся на палатки.
Штурмана он связал, но ведь ни к чему не прикрепил, так что тот вполне мог… или с минуты на минуту сможет поднять шум. Нужно спешить.
— Ладно, вместе летим, — сказал Костенко и надел шлемофон. — Давай к пропеллеру…
— Есть! — Лешка козырнул левой рукой, не выпуская винтовку из правой. — Вы у штурмана для меня пистолет не взяли случайно? Нет? Придется с винтовкой.
Лешка отомкнул с винтовки штык, надел его острием к накладке.
— Только там это… Парашютов нет.
— Ты собирался прыгать? — спросил Костенко, забираясь в кабину пилота.
— Ни в коем случае, — засмеялся Лешка. — Я ведь высоты боюсь, вы же помните…
— Болтун, — пробормотал Костенко.
— Какой есть. — Лешка закинул винтовку за спину. Взялся за лопасть винта. — Контакт!
— Есть контакт! — ответил Костенко и крутанул ручку зажигания.
Пропеллер провернулся, мотор чихнул и завелся.
Был у Костенко соблазн не брать Лешку, развернуться и взлететь без него, но это было бы уже верхом свинства — оставить стрелка-радиста отвечать за все в одиночку.
Лешка запрыгнул в заднюю кабину, что-то крикнул.
Костенко оглянулся.
— Когда линию фронта перелетать будем, давайте пониже! — прокричал Лешка. — Вот над самой землей…
— Не учи отца… — ответил Костенко.
Самолет вырулил на дорожку, пошел на разгон.
Мотор взревел.
У палаток зажглось несколько фонарей, на поле бежали люди.
Не успеют, подумал Костенко. Теперь уже никто не успеет его остановить.
«У-2» оторвался от земли и ушел в сторону линии фронта.
19 августа 1941 года, 23: 05, Лондон
В кабинете было жарко. Хозяин кабинета соблюдал светомаскировку: плотные черные шторы были задернуты и окна, естественно, закрыты.
Гость был одет в легкий светлый льняной костюм, галстук после первых десяти минут разговора стащил с шеи и сунул в карман. А еще он был лет на двадцать моложе хозяина кабинета и на пару десятков килограммов изящнее, поэтому жару переносил значительно легче.
Может быть, именно поэтому хозяин кабинета, несмотря на то что пот обильно покрывал его лицо, пиджак снимать не стал и даже «бабочку» с шеи не сорвал. Лишь время от времени оттягивал ее от горла.
Хозяин был зол. На гостя, конечно, тоже, но на себя — в первую очередь.
Это ведь он сам позволил молодому джентльмену захватить инициативу. И сегодня, и тогда, месяц назад, во время первой встречи.
Да, молодой наглец имел очень серьезные рекомендации: член парламента написал записку с просьбой принять этого парня, а бригадный генерал лично позвонил и настоятельно рекомендовал встретиться с «очень информированным и потенциально полезным» журналистом.
Как же, журналистом!
Уже в первую встречу этот тип перестал прикидываться представителем четвертой власти. Вообще, тот разговор больше напоминал буффонаду: два клоуна изо всех сил делали вид, что не понимают друг друга. Вернее, Белый что-то пытался втолковать Рыжему, а тот валял дурака и корчил из себя идиота.
Причем, как понимали оба участника беседы, роль Рыжего досталась премьер-министру Англии. Закончился нелепый разговор, в общем-то, безрезультатно. Черчилль не поверил, что молодой развязный тип является доверенным лицом товарища Сталина, а тот предложил провести небольшое испытание. Попросил господина премьера выбрать любую фразу, которую Иосиф Виссарионович должен будет произнести в присутствии кого-то, кому Черчилль доверял. Глупость, фарс и водевиль.
Но Черчилль согласился. В конце концов, согласие это ему ничего не стоило, а закончить неприятный разговор позволяло немедленно.
Да… Кто же мог тогда знать?..
Разве что вот этот мужчина лет тридцати, с легким шрамом, тянущимся от левого глаза к виску, знал это наверняка. Премьер мельком глянул в глаза собеседнику и отвернулся. Зеленые глаза посетителя смотрели весело, даже с насмешкой. Посетитель искренне развлекался и даже не пытался это скрыть.
— Гопкинс чуть не сошел с ума, — недовольным тоном произнес Черчилль, достал из ящика сигару и, тщательно ее обработав, закурил. — По его словам, это было сильное зрелище. Гарри повидал многое, но вот Сталин, цитирующий по бумажке Шекспира в оригинале, да еще и текст Офелии…
— Ну, господин премьер, вы сами выбрали отрывок. Могли же обойтись чем-нибудь менее экстравагантным. «Шалтай-Болтай сидел на стене…» — Посетитель качнулся на задних ножках стула. — Или там из Киплинга что-нибудь… «Мы идем по Африке…»
