плоскодонка. Я очень любил проснувшись бежать к реке и купаться. Если только не ловил с рассвета рыбу. Тогда вставал затемно, и на лодке плыл куда-нибудь к камышам, там загонял в илистое дно шест, привязывал к нему лодку и закидывал удочки. На карасей и плотву.
Вернувшись, снова сели пить чай. Бабушка рассказала остальные новости. Все по-старому. Соседи справа и слева — на работе. В местном колхозе, что охватывает три окрестных села.
Озаботились одеждой. Не ходить же в форме. Сошлись на том, что пока похожу в дедовом, а потом съезжу в город, что-нибудь куплю. Одевшись в старые брюки и заношенную рубашку, глянул в зеркало. На Миланском показе моды prêt-à-porter, я бы порвал зал, без всяких шуток. Я помню, как в десятых был в недоумении. Люмпен от почти любого советского пивного ларька, в Милане две тысячи десятого, считался бы иконой стиля. Чтоб не выпадать из модного образа, надел легендарные красно-синие кеды.
Прошёлся по двору. Наметил себе план работ. Я через неделю уеду, а деревенское подворье требует неусыпного внимания. В частности, подправить забор между нами и Кировыми. Сходил к реке. Лодка лежит у берега на дне, полная воды. Напомнил себе потом заняться. Взял в сарае инструменты и принялся чинить забор.
Вечером пришли гости. Бабушкин сын, брат моей матери, и мой дядя Володя, с женой и дочкой. Бабушкина сестра баба Лиза с мужем, дедом Шурой и сыном, моим дядей. Тоже, как ни смешно, Володей. Чтоб не было путаницы, одного звали Вова. А баб Лизин сын, мой дядя, старше меня всего на два года. Так что его зовут просто Володька. Дочь старшего дядюшки — Наташка, мелкая пигалица, пришла только чтоб посмотреть на меня. Чинно поздоровавшись, умчалась домой, кормить живность.
Стол накрыли во дворе. Но прежде чем сесть и налить, я позвал мужиков к реке. Там мы вытащили лодку на берег, вылили воду и перевернули кверху дном. Потом все уселись за стол и выпили. За деда. Николая Васильевича Шавлюкова. Это можно было бы назвать ещё одними поминками. Но, к середине застолья, разговоры уже пошли о местных, не очень мне понятных делах. Поэтому я встал, взял сигареты, и, по-тихому, ушёл к реке. Было странно видеть всех этих людей живыми и полными сил. Большинство из них уйдёт в девяностых. От совершенно естественных причин, исправить что-то невозможно. Бабушка, к примеру, просто однажды не проснулась. Но сейчас они бодро выпивают, закусывают, и привычно переругиваются о бытовой ерунде.
В лунном свете тропинка к реке видна отчётливо. Как и женский силуэт на мостках. Я совсем не удивился. Этот длинный день, полный суеты и воспоминаний, должен был кончиться чем-то подобным.
— Ты меня, что ли, караулишь?
— Щас! Но и на тебя посмотреть тоже хотелось.
— И как?
— Все такой же. Морду только наел…
— Ты тоже не былинка…
— Уж кто бы говорил. Трудно было зайти? Руки-то убери, ну, Коль…
Вполне могло случиться так, что этот бесконечный грустный день закончился бы искрометным трахом. Все шло к этому. Но когда одна моя рука уже была у неё в трусиках, а вторая мяла вполне третьеразмерную сиську, именно по этой руке я получил пучком крапивы.
Над нами стояла злющая бабушка.
— Совсем стыд потеряли?! Я вот вам щас…
Людка, пискнув, мгновенно растворилась в темноте. Только шуршание травы, справа по берегу, позволяло предположить, куда она побежала. А меня бабуля отходила крапивой. Даже несмотря на то, что я был в рубашке — приятного мало.
— Бабуль! Ну чего ты? Подумаешь…
— О девке ты подумал, ирод?! Ты завтра уедешь, а ей здесь жить.
— А может я так отомщу? Принесёт деду Киселю в подоле…
— И в кого ты такой охальник, не пойму! — от очередного удара крапивой удалось увернуться. — Иди давай, срамник, все уже уходить собираются.
Глава 7
Мой дед сидел, при Сталине. Я узнал об этом случайно. Каждый год, на лето, меня отправляли на Кубань. К деду с бабкой. Дед был классный. Веселый, таскал меня на рыбалку, учил ездить верхом, и запрягать лошадей. И я совсем не интересовался их прошлым. Ленив и нелюбопытен, чего уж.
А лет в пятнадцать я влюбился в местную красотку, Людочку Киселеву. Тот, кто видел кубанских девок, меня поймет. Смешливые, загорелые, белозубые, гибкие и приятных пропорций. И я тоже не устоял. Мои притязания были благосклонно приняты, и мы даже слегка тискались после танцев. Идиллия продолжалась до тех пор, пока нас, идущих за ручку, не увидела бабушка.
Анна Наумовна Шавлюкова, моя бабуля — милая и приятная женщина. В гневе я увидел её тогда впервые. Она сурово потребовала, что бы я немедленно проводил её домой. А оказавшись дома, сказала:
— Не дай бог, я тебя с ней еще раз увижу!
И моя растерянность усилилась стократно, когда и мать высказалась в том же духе. Я потребовал объяснений, и получил их.
Мой дед вернулся с фронта в начале сорок седьмого. Закончив в Европе под Берлином, повоевал еще с Японией. Бабушка, с двумя детьми, вернулась из эвакуации на пару месяцев раньше, в разгар зимы. И, до возвращения деда, они банально голодали. В феврале сорок седьмого вся семья заболела. Моя мать была совсем плоха. И тут вернулся дед. Бабушка с матерью и дядей не знают, что там было. Он принес мешок картошки. И привез дрова. А через пару дней его забрали. Согласно так любимому публикой «закону семь — восемь», о трех колосках. Но это со слов бабушки. Я думаю, там ему другую статью вменяли.
Вообще-то, до фронта дед был директором местной РТС (ремонтно-тракторной станции). И вернулся на эту же должность. Бабушка говорила, что он просто не успел оформить как положено, эту картошку. Человеком, который донес на деда, и был дедушка этой самой Людочки.
Деда лишили орденов, званий, выгнали из партии и дали десять лет. Ну, Родина любит своих защитников, чего там. В пятьдесят третьем он вернулся. Ему вернули ордена, восстановили в партии. Должность занять он отказался. Да и вообще, стал несколько
