моментально уяснив важность новой компании для благополучия вверенного ему финансового учреждения, использовал все свои возможности, чтобы устроить Резанову и Шелиховой аудиенцию у императора. А возможности у него имелись весьма основательные, поскольку граф был в дружеском расположении Павла Петровича уже многие-многие годы.
Император принял и обласкал вдову знаменитого первопроходца и промышленника, именным указом даровал ей и всему шелиховскому потомству дворянство, а вот дать объединенной компании монопольные права на колонизацию Америки поостерегся. Последовал вкрадчивому совету своего лейб-оператора Джеймса Уилли, который во время аудиенции совершал массажные манипуляции на спине монарха.
– Ваше Величество, — говорил молодой медик, разминая мышцы государевых плеч, прикрытых белою рубашкой тонкого полотна, — я дерзну вам напомнить, что Аляска фактически — часть Канады, а Канада принадлежит Великобритании. Россия вступила в антифранцузскую коалицию, в которой главную роль играют ваша и Британская империи. Так нужны ли трения между великими державами из-за какой-то промысловой компании?
Говорил по-английски, чтобы не поняли те, кому это знать необязательно, но для слуха императора его произношение показалось каким-то странным, искаженным, вернее даже очень упрощенным. Обычно медикус говорил по-русски, конечно, с ужасным акцентом, но от своего родного он отказался, заявив при поступлении на службу, что хочет овладеть языком его новой родины в совершенстве и потому просит говорить с ним только по-русски. Это всех устроило, в том числе и семью императора, но сейчас, услышав его речь, Павел Петрович весьма удивился: образованный англичанин, ну, ладно, пусть шотландец, учился в Эдинбургском университете, а говорит… как-то простовато… то ли по-крестьянски, то ли по-бродяжьи… Весьма и весьма странно… Однако это можно будет выяснить потом, главное — суть!
– С компанией вашей разберемся позже… при случае… — сказал император аудиентам. — А теперь ступайте. С Богом!
Резанов английский знал и, выйдя от государя, хотел было перевести слова лейб-оператора матушке, с усмешкой оговорив, что тот забывает родной язык, однако Наталья Алексеевна оборвала зятя на полуслове:
– Я, Николаша, все поняла. И даже лучшей, чем ты. Медикус говорил на языке американских трапперов [9], а я с ними на Аляске насобачилась — и дралась, и обнималась. Откуда тут взялся траппер, не моего ума дело, — меня тревожит судьба нашего прожекта. За дворянство мы, конечно, их величеству благодарствуем, однако он про случай сказал — так ты энтот случай не упусти. Ни в коем разе!
Случай представился, когда от фельдмаршала Суворова, командующего русским экспедиционным корпусом в Северной Италии, в столицу примчался курьер с триумфальным известием о разгроме французских войск на реке Треббии. В этом сражении генералы Макдональд и Моро потеряли убитыми, ранеными и взятыми в плен половину своей объединенной армии, почти 23 тысячи солдат.
Итальянский поход Суворова обходился российской казне в копеечку. Поэтому сердце императора терзали два противоположных чувства — гордость за блестящие победы русского оружия и тревога от докладов государственного казначея, временами тянущая к тихой панике. На этот раз в пространной реляции полководца император узрел упрек в недостаточном снабжении корпуса и разразился столь яростными, с пеной на губах, выпадами по адресу Австрии, с превеликой леностью выполняющей свои обязательства, и Англии, втянувшей Россию в ненужную русским бойню, что некоторые придворные сочли всплеск негодования монарха эпилептическим припадком. Граф Румянцев, отставленный от службы вследствие придворных интриг, уже собирался отбыть за границу, но, прослышав про этот казус и неплохо зная характер Павла Петровича, сразу понял, что император готов досадить Англии, а вкупе с нехваткой денег, вполне может одобрить американскую компанию Шелихова. Граф немедленно послал за Резановым и вместе с ним помчался к адмиралу Кушелёву, которого в предыдущем году сменил (правда, ненадолго) на посту директора департамента водных коммуникаций и с той поры с ним приятельствовал. Благо и повод имелся подходящий: адмирала следовало поздравить с назначением на пост вице-президента Адмиралтейств-коллегии, тем более что без помощи Адмиралтейства заниматься колонизацией новых земель будет тяжело даже большой компании.
– Вот не знаем только, как подступить к государю с прожектом, — посетовал Николай Петрович, представив Резанова и рассказав Кушелёву о лелеемых планах и давнем отказе императора в поддержке компании. — Правда, то был не совсем отказ: отложили до иного случая, — но всем ведомо, что Его Величество не любит возвращаться назад. А мне, как ты знаешь, с недавних пор путь к государю закрыт. Так не подскажешь ли, как быть, любезный Григорий Григорьевич? Ты же с ним уже много лет в отношениях более чем дружеских. Любимец, можно сказать…
Они сидели в библиотеке, пили кофе с ямайским ромом, до которого адмирал был большой охотник, покуривали. Седовласый и уже лысеющий, несмотря на свои сорок пять лет, Григорий Григорьевич сгорбился в креслах, опустив плечи, и задумчиво посасывал пенковую трубку, пуская из ноздрей крупного носа голубоватые струйки дыма. Пауза затянулась, но граф и камергер терпеливо ждали, дымя ароматными сигариллами.
– Сегодня, — заговорил, наконец, адмирал, вынув трубку изо рта и почесывая мундштуком переносицу, — лично вручая указ о назначении, государь пригласил меня завтра к обеду. Он весьма озабочен оскудением денежной кладовой, и я попробую замолвить словечко о вашем прожекте под тем румбом, что американская компания значительно увеличит поступления в казну. Так?
– Истинно так, Григорий Григорьевич! — воскликнул граф. — Постарайся, замолви, а там и сам станешь первым акционером новой компании. Да и императорская фамилия будет весьма желанна в качестве акционеров с привилегиями.
Слова нужные были сказаны, только так уж на Руси повелось: от слова до дела семь верст киселя хлебать. Вот и с компанией получилось то же.
Июнь 1799 года
Павел Петрович с детства поверил в нумерологию. Это случилось, когда у него появился новый наставник, толстый и жизнерадостный Никита Иванович Панин, сменивший «сухаря» Федора Дмитриевича Бехтеева. Федор Дмитриевич был приставлен к четырехлетнему великому князю с заданием от императрицы Елизаветы Петровны «внушить воспитаннику», что он — будущий мужчина и государь. Бехтеев оказался учителем занятным: через игру в солдатики он быстро обучил царственного мальчугана читать и писать по-русски и по-французски, а также арифметике. Живой и сообразительный ученик мог часами разыгрывать сражения костяных гренадеров и мушкетеров на большой карте Российской империи, в свободном углу которой учитель сделал каллиграфическую надпись: «Здесь видишь, государь, наследство, что славные твои деды победами распространяли». Федор Дмитриевич обожал воинские уставы, приказания, дисциплину, внушал ученику, что без таковых знаний настоящего царя из него не получится, и, надо сказать, весьма в этом преуспел. Однако матушка императрица, побывав на одном занятии, выразила неудовольствие «муштрой ребенка» и заменила учителя.
Никита Иванович, уже тринадцать
