есть у него вода, — сказал я, — ну тогда давай, дорогой товарищ немец, — глянул я на него, — иди голову лечить. А мне мою невесту нужно отправить на работу.
От слова «невеста» Маша занялась таким румянцем, что показалось мне, будто сейчас она целиком превратится в красную вишенку. Когда я посмотрел ей в глаза, девушка восторженно ответила мне своим взглядом.
— Was? — Не понял Рихтер.
— Пора нам говорю, — я изобразил пальцами человеческую походку, — идти.
— О! Та! — Он снова заулыбался Маше и пошел к своему комбайну.
Я же повел Машу к Казачковской машине.
— Ух ты, — снял Титок кепку неожиданно, когда мы проходили мимо него.
Проследил я за удивленным его взглядом. А направлен он был аккурат на немецкую технику.
Там, у последнего комбайна, немцы устроили суету. Но поразило его не само это событие, а его участники. Или, вернее, участница.
Последний комбайн, на котором ездил кряжистый пузатый немец, заглушил свой двигатель. Немец откинул боковой квадратный щиток, обнажив валы и ремни передач своей машины.
Молодая девушка-инженер, рылась под щитом, проверяя комбайновские ремни на силу натяжения. Кряжистый же стоял рядом. Сложил он на груди свои крепкие рабочие руки, перекидываясь с девушкой непривычными в Красной словами своей немецкой речи.
На девушку и глядел Титок. Глядел и удивлялся. А та, маленькая, и шустрая как рыбка, потряхивала своими волнистыми до плеч волосами, быстро-быстро работала маленькими ручками. Даже мешковатая ее мужская одежда: комбинезон с рубашкой, не срывали ее стройности и красивых женский форм.
— Ты че, Титок? — Улыбнулся я, — на немочку засматриваешься?
— Чего? — Потемнел он лицом, — чего ты такое говоришь? Ни на кого я не засматриваюсь!
Девушка и толстый комбайнер, услышав нашу шутливую перепалку, обернулись. С серьезными лицами посмотрели на нас. Титок аж покраснел. Я же, сдержано засмеялся.
— Ты хоть немецкий-то знаешь? — Посмотрел я на Титка с иронией.
— Да ну тебя, — обиделся Титок притворно, — не на кого я и не смотрю!
Растерянный, ушел он к своей машине.
— Надают тебе по шее, — сказал я Маше шутливо, когда мы с ней прощались у Казачковской машины, — за то что сбежала ты с работы ко мне.
— А тебе не понравилось, что я к тебе приехала? — Немного грустно проговорила Маша.
— Очень понравилось, — я улыбнулся, — делай так в любое время, когда тебе захочется.
— Если бы я так могла, — вздохнула Маша, — я бы и не уезжала вовсе. Осталась бы с тобою, — она опустила глаза, — чтобы всегда-всегда на тебя глядеть.
— Наглядишься еще, — сказал я ласково.
— Нет, Игорь, — покачала она с улыбкою головой, — не нагляжусь.
Не успели мы с Машей распрощаться, как оказался Титок тут как тут:
— Слыш, Игорь? — Спросил он смущенно, — а у тебя ключа на семнадцать не будет?
— А где твой? — Удивился я, глядя, как Титок мнется передо мною.
— Да я Микитке занял, а тот, черт белобрысый, не возвращает уже неделю. У других долго бегать, спрашивать. Ты ближей всех оказался.
— Ну есть ключ. А тебе зачем? Поломался? Мож помощь нужна какая?
— Да то не мне, — махнул рукой Титок, а потом залился краской, как девочка.
Поглядев над его плечом, понял я, в чем дело. И рассмеялся.
Стояла у его машины девушка-немка, да глядела на нас с Титком серьезным своим, деловитым взглядом.
— Фройлине, значит, своей услужить хочешь? — Сквозь смех проговорил я.
— Да ничего и не услужить! — Обернулся он украдкой, а потом как-то испуганно нахмурился, — давай быстрее! Пока она к кому другому не пошла!
Сдерживая очередной приступ смеха, пошел я к Белке в кабину. Очень мне забавно было, как Титок отпирался, а потом тут же побежал немочке угождать.
— Вернешь вечером, — сказал я строго, когда передавал ему свой ключ, — как хочешь вернешь. Если твоя новая зазноба его умыкнет, найдешь мне новый.
— Да никакая она мне не зазноба! — Возмутился Титок, — это я так, из вежливости!
— Ну-ну, — глянул я на Титка снисходительно, — давай, дерзай. Вежливый ты наш.
Титок напоследок наградил меня краткой улыбкой и быстренько побежал к своей немочке, чтобы ей угодить. Видел я, как они, общаясь чуть не на пальцах, пошли вместе к немецкому комбайну.
Когда решил я глянуть, чего это Казачок не уезжает, то увидел, как тот Рихтер снова трется рядом с Машкой. Девушка же, все пытается от него отбиться, уйти в машину, да тот забрасывает ее своими вопросами. Тормозит, в глазки заглядывает.
— Вот зараза неугомонная, — я нахмурился, — быстро вылечился, фриц.
Пошел я решительно туда. К ним. Уже на подходе моем, Клаус переменился в лице: черты его ожесточились, свел он светлые свои брови к переносице. Посмотрел на меня недобро.
— Что, Клаус, — сказал я, на ходу, — не проходит голова?
— Нушна еще одна таплетка, — ответил он холодно.
— В комбайне у себя поищи.
Приблизившись, стал я между ним и Машей. Заглянул немцу в глаза. Не боялся он моего взгляда. Смотрел и не отводил своих арийских, етить их, зенок. Замерли мы друг напротив друга. И когда хотел я уже отправить его пенделем обратно к своему ящику на колесах, вмешалась тут Маша:
— Ну ладно, Игорь, — она юрко подскочила ко мне сбоку и тронула лицо, приклонив к себе, чмокнула меня в щечку, — пора мне. А-то и правда в поликлинике съедят.
Глянул я в ее глазки. Была там смесь смущения и беспокойства.
— Езжай, — и ничего не бойся, — ответил ей я.
Маша, не взглянув на немца, побежала к кабине.
— Фы уезшаете? — Удивился Клаус, которого будто бы и не смутил Машкин поцелуй.
Однако, не дождавшись ответа, он торопливо добавил:
— Auf Wiedersehen!
— Двигай! — Обернувшись, крикнул я Казачку.
— Ага! Давай Игорь! До вечера! — Закричал тот в ответ и закрыл дверь в кабину.
Вместе с немцем пронаблюдали мы, как Казачок погнал свой газон по прокосу, развернулся и пошел обратно в горку, миновав немецкую колонну машин.
— Красифая у фас schwester, — провожая машину взглядом, улыбнулся Клаус.
— Не сестра она мне, — ответил я, — а невеста.
— О! —
