К вечеру от Старой Ладоги пришел новенький парусный ял, гонец передал Егору письмо от контр-адмирала Бровкина. В своем послании Алешка, уже знающий о смерти жены, просил отпустить его в полугодовой отпуск.
«Ну и на кого прикажете заменить маркиза? – запаниковал внутренний голос. – Не было печали, блин… Думай, братец мой, думай…»
Через неделю, взяв с собой только Ухова, Солева и Иванова, Егор взошел на борт «Луизы», уже вернувшейся от Кексгольма.
– К Заячьему острову правь! – велел Егор шкиперу Фролову. – Там у боярина Таничева, говорят, банька выстроена приличная. Попариться от души, помыться полноценно – первое удовольствие по воинским походам.
Баня, и на самом деле, оказалась жаркой, чудной и душевной, а вот Алексея Таничева на объекте уже не наблюдалось.
– Ногу сломал боярин, в Новгород его повезли, болезного, – сообщил Егору батальонный командир – подполковник Захар Семенов. – За вениками пошел воевода: никому не мог передоверить этого важного дела, лично решил наготовить. Для ускорения процесса (ломать-то по одной ветке было лень!) он взял с собой острую шведскую пилу, выбрал березу – повыше и потолще, спилил ее… Дерево упало, подпрыгнуло на камнях, да и вмазало своим комлем Таничеву по ноге. Перелом получился… Жалко Леху, дельный был мужик! Без него и все дела строительные встали.
Это было правдой, на Заячьем острове, действительно, не наблюдалось ни единого признака ударной стройки: горело несколько дымных костров, вокруг которых, весело и беззаботно пересмеиваясь, сидели на бревнах бородатые и лохматые мужики, а от возводимого фундамента долетал ленивый перестук одинокого топора.
– Да, непорядок! – недовольно покрутил головой Егор и заулыбался, краем глаза заметив настойчивый и умоляющий взгляд Солева: – Что, Илья Федорович, хочешь забрать эту будущую крепостицу под свою руку?
– Хочу, господин генерал-губернатор! – честно признался поручик, вытянувшись в струнку и преданно тараща на Егора свои ярко-васильковые глаза. – Чем я хуже Прошки Погодина? Все выполню, не подгажу! Не сомневайтесь, Александр Данилович, господин генерал-губернатор…
Пришлось срочно искать перо, бумагу и чернила и, прямо в тесном предбаннике, под заздравные оловянные чарки, наполненные крепкой перцовкой, строчить новый генерал-губернаторский указ. Да и Илюшу Солева в срочном порядке Егор произвел – сугубо для солидности – в подполковники.
– Вот, Фролка, еще один наш товарищ в люди вышел! – печально вздохнул Ухов, недовольно косясь на Егора. – Только мы с тобой остались неприкаянными простолюдинами. Ты – поручик, я и вовсе простой и бесправный сержант…
Когда «Луиза», подгоняемая легким северо-восточным ветерком, находилась в полутора верстах от восточного мыса острова Котлин, шкипер Евсей Фролов чуть испуганно обратился к Егору:
– Господин генерал-губернатор! Прямо по нашему курсу, ближе к берегу, на якорях стоит незнакомый трехмачтовый бриг. Что делать будем? Поворачиваем назад? Готовимся к бою? Это же наверняка швед, больше некому… Может, для начала, пристанем к берегу, встанем на якоря, проясним – что да как?
– Не стоит волноваться, любезный шкипер! Идем прежним курсом и якоримся рядом с этим славным корабликом! – легкомысленно велел Егор, неотрывно наблюдая в подзорную трубу за балтийскими серыми водами. – Очень уж мне знаком силуэт данного судна. Не иначе это славный датский шкипер Лаудруп пожаловал к нам в гости! А сей бриг, скорее всего, носит гордое имя – «Король».
Егор не ошибся, а когда фрегат «Луиза» встал на якоря в пятидесяти—шестидесяти метрах от «Короля», на капитанском мостике брига появилась приметная широкоплечая фигура, рядом с которой замаячили две легкомысленные женские шляпки, и громкий голос известил – на отличном английском языке:
– Приветствую вас, доблестный сэр Александэр! Не пригласите ли в гости бедного датского шкипера вместе с его домочадцами?
– И вам доброго здоровья, капитан! – тут же откликнулся Егор. – Но стоит ли утруждать нежных женщин лазаньем по неудобным корабельным трапам? Я сейчас же сам пожалую к вам. Буду только рад лишний раз пройтись по знакомой палубе «Короля»! – обернулся к Фролову: – Евсей, вели шлюпку спускать на воду!
Егор достал из-за пазухи короткую золотую цепочку, на которой висел скромный серебряный православный крест и массивная золотая серьга – с большим ярко-алым рубином. Он аккуратно отстегнул серьгу от звена цепочки и ловко вставил в мочку своего левого уха.
– Пиратская! – уважительно прокомментировал Фрол Иванов, после чего спросил: – Это тот самый шкипер Лаудруп, с которым вы, Александр Данилович – вместе с Петром Алексеевичем – плавали по Северному морю и соленым норвежским водам?
– Он самый! Что, тоже хочешь – подняться на палубу этого славного брига? Поехали, без вопросов… Ухов! Подумай насчет скромных подарков, расстарайся уж…
Лаудруп совершенно не изменился и, как в старые добрые времена, напоминал своим внешним обликом классического пирата: до синевы выбритый подбородок-кувалда, черные длинные усы, кончики которых были лихо и воинственно закручены вверх, обветренное лицо, украшенное парочкой живописных шрамов. Рядом с капитаном замерли – в почтительных книксенах – две незнакомые Егору дамы, облаченные в нарядные европейские платья. Одна, та, что немного постарше, была черноволосой, низенькой, полной и смешливой: ее полные губы расплывались в приветливой улыбке, карие глаза весело блестели, на щеках наличествовали задорные и симпатичные ямочки. Вторая же барышня, еще совсем юная – лет пятнадцати-шестнадцати, не более, была просто красавицей: высокая, невероятно стройная, с правильными чертами лица, обрамленного длинными платиновыми локонами. Но красота этой девушки была какой-то чрезмерно правильной, какой-то избыточно строгой и холодной.
«Веселая толстушка-пышка и натуральная Снежная Королева! – улыбчиво прокомментировал внутренний голос. – Ты, братец, как хочешь, но мне эта полненькая больше по душе! Не нравятся мне холоднокровные и равнодушные особы…»
– Сэр Александэр, сколько лет сколько зим! – громко завопил Лаудруп, широко разводя в стороны свои длиннющие руки. – А ведь ты не забыл скромного шкипера «Короля»! Мой подарок – серьгу заветную – до сих пор носишь в ухе…
Выпустив Егора из своих крепких объятий, датчанин торжественно представил своих спутниц по морскому путешествию:
– Вот эта неземная красавица – моя жена Гертруда, образец разумности и невероятной серьезности! – При этих словах толстушка громко прыснула и смущенно спрятала свое покрасневшее личико в пышные кружева широкого рукава платья, а Лаудруп, даже не моргнув глазом, продолжил: – Ты, сэр Александэр, можешь называть ее Гердой. А эта, на мой взгляд, чрезмерно худющая девица является младшей сестренкой моей добродетельной супруги. Зовут эту высокомерную особу Матильдой, для своих – Матти… Не понимаю почему, но все мужчины, поголовно, считают сию девицу небесной красавицей и ужасно теряются в ее присутствии. Например, вчера после обеда, через три с половиной часа после того, как «Король» надежно забрал якорями местный грунт, к нам с визитом вежливости пожаловали два русских генерала с очень смешными именами. Один назвался Аникитой, а другой – Автономом. Солидные такие генералы, матерые, а в присутствии нашей худосочной Матильды начинали густо краснеть и заикаться сильно. Чудеса, да и только! Вот, смотрю, уважаемый сэр Александэр, и один из твоих юных друзей уже сражен в самое сердце меткой стрелой купидоновой…
Егор обернулся: Ванька Ухов («Может, стоит его наградить давно заслуженным прозвищем – „Теркин“?» – въедливо поинтересовался внутренний голос) был откровенно спокоен и благодушен, а вот Фролка Иванов… Краснел, бледнел и усиленно пялился в сторону, где, среди низеньких свинцовых волн, черные балтийские тюлени увлеченно играли с пустым бочонком из-под дешевого португальского портвейна.
– Судя по всему, ты, поручик Фрол Иванов, владеешь речью английской? – удивленно спросил Егор.
– Владею, Александр Данилович! – честно признался Фрол. – Мы с Яковом Брюсом, моим прошлым господином, вместе занимались этим языком. У меня даже лучше получалось. Так учитель говорил иноземный, а господин Брюс – сильно гневаться изволили, даже заехали мне в ухо нешутейно…
– А где же, уважаемый капитан, твой сынок? Сколько ему сейчас лет? – вопросительно огляделся по сторонам Егор.
– Уже девять лет исполнилось нашему Томасу! – опередив мужа, с гордостью сообщила полненькая Гертруда. – Очень живой и непосредственный мальчик! Даже иногда чересчур… На берег он уплыл, вместе с генералом Репниным. На лошадях покататься, пострелять из пушек…
По приказу Лаудрупа на палубе – под центральной мачтой – был установлен походный раздвижной столик, сервированный на пять персон: Фролка Иванов, как человек образованный и англоговорящий, также удостоился любезного приглашения от мадам Гертруды – принять участие в скромной общей трапезе. Сержант же Ухов, вздохнув печально и обреченно, отправился на обзорную прогулку по кораблю.
