— Ура! Приезжайте еще, товарищ младший политрук!
— А это, мальчики, уже от вас зависит. Если так же воевать будете обязательно приеду. Только танк подбейте обязательно.
— Непременно подобьем. Даже два!
— Ловлю на слове! — очаровательно улыбнулась младший политрук.
— А это вам! — протянул ей сверток сержант. И такой же протянул Тане. — Трофейный коньяк и шпроты. Чем богаты, как говориться!
Таня опять покраснела и промолчала. А Леденева чмокнула под одобряющий гул бойцов Прощина в свежевыбритую щеку. Отчего смутился уже сержант.
— До свидания, мальчики!
— Девчонки, а вы чего не едете? — спросил Риту с Маринкой Еж.
— Мы вечером своим ходом.
— Тогда милости прошу к столу! Эти оглоеды при вас хоть культурно себя вести будут, — засмеялся командир роты.
Оказывается, двое бойцов по приказу сержанта сколотили на скорую руку стол, поставив его в церкви, и расставили там еду.
Посреди стола красовался термос с борщом, вокруг располагались бутылки, открытые консервы, хлеб, нарезанный сыр в крышках от котелков, сало толстыми кусками. Сержант Заборских, назначенный Прощиным старшиной роты расстарался на славу.
— Иванко, спишь что ли?
Мальчик улыбнулся и покачал головой.
— Разговорчивый какой, весь в меня… — сказал Еж. — Ритулька, заберете его с собой. Нам не с руки с ним таскаться.
— Заберу, конечно. Ваня, хочешь с нами?
Ваня опять покачал головой.
— Ишь какой… А что тогда хочешь? — спросила Маринка.
— Кушать… — неожиданно ответил тот.
— Заговорил, слава Богу, а я уж думал — контузия. Тогда пойдем кушать!
— Натерпелся малец, вот и молчал. Не бойся, Ванька! Мы свои, русские люди! Православные! — подмигнул ему дед. — Ребенка не обидим!
Когда все разместились за столом, сержант Прощин поднял кружку с водкой:
— Ну что ж, бойцы, говорить я много не умею. За победу!
— Ура! Ура! Ура! — вполголоса рявкнули двадцать три мужских глотки. Двоих бойцов Прощин снарядил на колокольню. Смотреть в обе стороны. Не нагрянет ли начальство. Или супостат вдруг вылезет.
— Тише вы, ироды… — сказал Еж, после того как выпил. — Ребенка напугаете.
— Еж, а из тебя хороший папа получится. Заботливый, — улыбнулась Маринка.
— Не… Я еще слишком молод для этого. Ты кушай, Иванко, кушай.
А дед чего-то черкал в трофейном блокнотике, время от времени грызя карандаш. Потом повернулся к Марине:
— У тебя глазки помоложе — напиши-ка в поминальничек всех ваших.
— В смысле всех?
— Которые в вашем отряде-то были сначала.
— Поняла… Сейчас, Кирьян Васильевич, напишу…
— Так… Между первой и второй… — поднялся снова Прощин. — А теперь как полагается, за товарища Сталина.
Чокнулись и выпили за Сталина. Мужики водку, девчонки красного мозельского вина.
— Чего-то от Леонидыча вестей нет… — задумчиво сказал Вини.
— Поди в Москве уже, — ответил дед.
— Ага… А нас тогда чего не дергают? Особист в покое оставил, странно.
— Чего уж тут странного. Мы ему зачем?
И в этот момент с колокольни раздалась короткая пулеметная очередь.
Бойцы вскочили, расхватав автоматы и винтовки.
С колокольни спустился один боец:
— Воздух!
— Черт, — ругнулся Прощин, — пожрать не дали, сволочи.
Дед крякнул, вытер усы и побежал наверх.
Первый разрыв ударил рядом со зданием. Затем второй, третий.
— Эх, ты… Главное, чтобы в купол бомбой не попали. Хана нам тогда.
Стены ходили ходуном от близких взрывов. Время от времени осколки залетали внутрь, кроша кирпич. Один пробил термос с супом и разбил пару бутылок.
— Уууу… гадские сволочи… — злобно прошипел Еж.
А сержант Прощин улучил момент и выскочил из церкви, помчавшись к блиндажу, который хотели сделать штабным.
— Куда это он? — спросил кто-то.
— Связисты, наверное, телефон уже поставили…
И точно, сержант, петляя зайцем по открытому пространству, буквально нырнул в блиндаж.
— Связь есть? — гаркнул он на связиста.
— Была, товарищ сержант.
— Соединяй, быстро.
Связист покрутил ручку:
— Клумба, клумба! Я — тюльпан. Я — тюльпан. Ответьте. Клумба!
Бубнил долго. Потом посмотрел на сержанта:
— Не отвечают, товарищ сержант. Обрыв. Или свернулись уже.
— Как фамилия, рядовой?
— Якшин.
— А зовут?
— Герман.
— Хе… Ну ты себе и имечко выбрал, прямо сказать не подходящее на текущую политическую ситуацию.
Якшин пожал плечами.
— Значит так, Гера. Мчись в штаб. Передай — немцы начали бомбежку. Значит атака будет. Нам подкрепления нужны.
— Какие подкрепления? Полк-то в наступление ушел, за нами никого. Госпиталь да штаб.
— Слышь ты, стратег фуев. Мы тут минут пятнадцать продержимся, если немцы как следует попрут. Так что хана будет и штабу и госпиталю. Понятно? Давай, Гер… Не подведи. Да подожди, сейчас немцы улетят и молнией беги.
— Есть!
А дед, тем временем, сидел на колокольне и ругался на фрицевские самолеты. Заходили те из крутого пике, стрелять по ним не было никакой возможности — приклад пулемета упирался в пол. Вдруг деда осенило:
— Слышь, боец…
— Колодкин.
— Вставай-ка на четвереньки…
— Зачем это?
— Вставай, вставай…
Тот встал в коленно-локтевую позу. Дед поставил ему на спину «МГ» и сказал:
— А теперь приподымись на руках. Только башку не подымай. И не дыши, замри!
Дед стал выцеливать «Юнкерсы». Они как раз заходили на второй удар по траншеям, слава Богу, пустым. Один пошел в пике, второй, третий, четвертый…
Первый бомбы сбросил, стал выходить… Второй через ту же точку…
Когда замыкающий стал выходить — дед пустил длинную очередь в место выхода.
И «Юнкерс» влетел в эту смертельную струю!
Мотор его задымил и заглох. Немец пошел боком в сторону леса, но выровнялся. Стал планировать, видимо, в сторону своего аэродрома. Но высоты не хватило. Рухнул в лес, зацепившись крылом о высокую сосну.
Остальные шарахнулись в рассыпную.
Дед им погрозил кулаком:
— Тевтоны чертовы! Вы мне еще в ту войну своими тарахтелками кровь попортили. Все мечтал сбить хоть одного.
— Можно дышать-то? — сказал «лафет».
— Дыши, — снял пулемет с Колодкина дед. Самолеты же сбросили остаток бомб в поле и пошли, набирая высоту домой. Оказалось, что хваленые немецкие летчики очень не любили когда по ним стреляли и попадали.
Дед уже начал спускаться вниз, как красноармеец заорал:
— Немцы! Немцы идут! С танками!
Из леса и впрямь выходили густой толпой фрицы.
