— Я готов, — твердо сказал пленный. — Я готов любое время предстать перед Господом и дать ему ответ в каждом своем поступке. Надеюсь, перед смертью мне дадут исповедаться и собороваться?
Крепкий орешек, уважаю. Хоть он и служит организации, из которой выросли все изуверские течения в Германии, в том числе и мистический национал-социализм.
— Оденьте и отведите его обратно. И закуйте в колодки. Он не раскаялся в своем преступлении, — сказал я стрелкам. — И ведите второго.
Молчащий все это время дон Саншо только спросил меня, когда Эйхе стали одевать.
— Ну, и что это было?
— Фема, — ответил я. — На столе от нее приговор для мастера Уве. А эти — ее палачи. Помнишь разговор на барке в первый вечер?
— Так почему ты его тогда не стал пытать? — дон Саншо был в некотором недоумении.
— Незачем. Он и так все что знал, мне сказал. Давай послушаем второго.
Ну и денек выдался мне на события и происшествия. Богатый. И, чую, это еще не конец.
Стрелки приволокли второго адепта тайной террористической организации средневековья. Ассассины* христианские, блин. Этот дойч выглядел лучше, был менее покоцаным. По крайней мере, зубы у него были целыми, и на ногах он стоял сам.
Его быстренько раздели и привязали к импровизированной дыбе.
Мэтр Дюран внес широкую короткую доску и, положив ее поперек ванной, ушел. Впрочем, отсутствовал недолго, и вернулся с глубокой медной сковородкой на длинной деревянной ручке. В сковородке переливались огоньками свежие угли. Установив импровизированную жаровню на доску, он рядом положил парочку железных спиц — все железо, на которое ему жаба расход подписала. И встал там же. Все же его любопытство пересилило страх. Развлечений в городе мало. Из последних — только пожар в порту.
— Мэтр, ты свободен, — сказал ему дон Саншо.
Уходил хозяин постоялого двора из своей ванной комнаты неохотно. Но нам лишние свидетели не нужны. И Саншо поставил часового у двери со стороны коридора. Чтоб даже не подслушивали.
— Имя? — приступил я к допросу сразу на хохдойче.
— Иоганн Грау, — вскинув голову, гордо назвался дойч.
Клоун, ей Богу, он бы еще «Орленка» запел. Но, несмотря на гордый вид, отвечает пока охотно.
— Сословие?
— Третье. Бюргер из Малина.
— Род занятий.
— Мастер цеха плотников.
— Как здесь оказался?
— Я шеффен. Выполнял приказ суда.
— Шеффенов много, я спрашиваю: почему именно ты здесь оказался? — если честно, то они меня уже начинают раздражать.
— Мой жребий был.
Ага… голубчик, врать начал. Шеффены — палачи, как я помню из собственных исторических штудий, всегда были добровольцами. А вот что врет — это хорошо. Значит, жить хочет. В его случае никакая правда самой Феме повредить никак не сможет. Первая в мире сетевая структура. Головы растут как у гидры, сколько их не сноси.
Махнул рукой. И два стрелка синхронно стали бить его плетьми по ребрам.
Вой раздался просто волчий.
Впрочем, били его недолго. Так, по парочке плетей от каждого.
— Повторяю вопрос, — я встал, скинув с плеч мантию — жар от углей сильный пошел, а потеть мне не хотелось. — Почему ты оказался здесь?
— Я выполнял приказ, — почти выплюнул Иоганн слова.
Истерит уже клиент, что очень даже хорошо. Процесс пошел, как любил говаривать Михаил Сергеевич Горбачев.
Ох, до чего же противно все это — людей пытать. Я бы его и так расколол, просто на логике, но времени истратил бы больше. А на меня и так уже с непониманием смотрят не только дон Саншо, но и его стрелки. И гормоны в молодом теле бурлят. Так и хочется самолично этому дойчу морду разбить.
В кровь.
В смазь.
Подошел к пленнику, и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
— Правое или левое?
— Не понял? — забегал дойч глазками.
— А ты не понимай, ты отвечай: правое или левое?
— Ну, левое… — мог бы мастер Грау пожать плечами, пожал бы.
Я вынул из ножен свой понтовый золотой кортик и отрезал ему левое ухо, которое на удивление очень легко отделилось от его головы.
После того, как он перестал подвывать-поскуливать, я ему это ухо показал, приговаривая.
— Ты сам выбрал.
Бросил его ухо на пол, чтобы он его видел и наступил на него сапогом, с поворотом. Золотая шпора сверкнула сотней зайчиков от светильников.
— Понял?
Тот кивнул, насколько смог, насколько позволяла поза растянутого на импровизированной дыбе тела.
Подошел снова к нему почти вплотную, посмотрел прямо в белесые глаза и кольнул его кортиком через брэ в пах.
— Правое или левое? — спросил, не отпуская его взгляд.
— Что вы от меня хотите? — завизжал мастер Грау. — Я все скажу! Все, что хотите, скажу!!!
— Вот и все, — сказал я, поворачиваясь к удивленному дону Саншо. — И долго пытать не надо. Позови Микала с писчими принадлежностями, пусть составит протокол, как положено. Все должно быть по закону.
— А он сможет? — не поверил инфант.
— Сможет. Его готовили к принятию духовного сана, но он не захотел.
— А ты куда? — спросил дон Саншо.
— Поспать немного, брат. Меня сегодня эти переговоры на высшем уровне просто вымотали. Целый день ни словечка в простоте. Ходил как по лезвию бритвы.
Вошел в свою спальню, и показалось мне, что я дверью ошибся.
Мой оруженосец* Филипп, закинув ногу на ногу, весело трепался с какой-то девицей, сидящей за столом ко мне спиной. Его улыбчивая рожица, освещаемая трехрогим подсвечником, излучала полное удовольствие процессом.
— Вот ты где, — сказал я, убедившись, что нахожусь все же в своей спальне. — Прими мантию, Филипп.
Оруженосец моментально подорвался, подхватывая на руки тяжелый горностаевый плащ, а обернувшаяся девушка — моя белошвейка, как оказывается, увидев меня в короне и мантии, с цепью ордена Горностая на груди, сползла с табурета на колени и сложила ладони у груди, склонив голову. Как на молитве.
Что за новости?
— Что тут происходит? — спрашиваю их вроде как безразлично, а у самого ревность взбрыкивает внутри.
Нет, ну надо же… Девку уводят. Даже не из стойла, а прямо из койки.
— Ничего особенного, сир, — отвечает дамуазо*, принимая от меня меч. — Просто развлекаю девушку.
Тут объект нашего разговора стал заливаться набок, и мы поспешили ее подхватить.
Девица была в обмороке. Полной отключке. Не реагировала даже на легкие пощечины, как моментом среагировала бы любая баба, если она такое на публику разыгрывает. Никому неохота получать по морде, пусть даже в лечебных целях.
— Развлекаешь? — хмыкнул я Филиппу.