а до сих пор помню.
И при этом я признавал, что здесь тот же комсомол ещё не утратил своих главных функций, направлять и воспитывать. Может, как раз потому что правительство декларировало меньше говорить и больше делать. Орать дурниной лозунги много ума не надо, работать гораздо сложнее. Так что ещё при Сталине, крайне нелюбившим бесполезные, но помпезные мероприятия, были выработаны нормы и принципы деятельности комсомольских организаций, направленные на конкретные результаты в спорте и труде, а не пустопорожнюю болтовню. И видел результаты, тем более было с чем сравнивать.
Естественно, до идеала было очень далеко. Многие воспринимали комсомол лишь как ступеньку к хорошей жизни и не хотели особо напрягаться. Большинство таких товарищей сами были детьми партийных работников, и им было проще попасть в комиссии и бюро. Родители помогали своим чадам двигаться по карьерной лестнице, тем более что в Союзе активно продвигали развитие трудовых династий. И с одной стороны ничего плохого в этом не было, наоборот, если человек знал, чем будет заниматься в жизни, он к этому готовился. С другой — далеко не все собирались именно работать, а не просиживать кресло в кабинете. И уж тем более такие люди не любили, когда их внезапно дёргали с места, заставляя участвовать в каком-то мероприятии, от которого не будет никаких преференций.
Это я отчётливо прочитал во взгляде представительницы райкома комсомола, которую вызвали, чтобы ускорить процедуру. Обычно кандидатов сначала отбирал и фильтровал школьный комитет, и лишь потом, к какой-нибудь памятной дате, так сказать, всей пачкой привозили в райком, где проводили собеседование и принимали в комсомол либо отправляли восвояси. Процедура была отработана десятками лет, отшлифована до блеска и особо никого не напрягала. Пару дней в месяц посидеть в президиуме с умным видом несложно. А мой случай выбивался из общей картины, что не прибавляло настроения некрасивой полной девице лет двадцати пяти, злобно зыркающей на меня из-под очков.
Ещё больше её раздражала Сикорская, оказавшаяся одним из поручителей. Софья со своими белоснежными волосами и точёной фигуркой была очень красивой девушкой, я это признавал. Эдакой Снегурочкой, которую хочется обогреть. Даже я, прекрасно зная её характер, нет-нет да и заглядывался. Что уж говорить об остальных. Вон половина комиссии, та, что мужского пола, то бишь комсорги выпускных классов, едва ли не слюни пускали, раздевая её глазами.
Естественно, женская часть от этого бесилась. Так что я не без оснований подумывал, что Сикорская предложила свою кандидатуру, чтобы завалить меня. Ведь сейчас девки начнут вымещать зло, а кто для этого лучший вариант? Вот именно. Но я для себя давно решил, что прогибаться ни под кого не буду. Отклонят кандидатуру, ну и плевать. Проживу. Но унижать себя не позволю.
— Товарищи! — закончив листать моё дело, представитель райкома Ирина Олеговна Зайцева, как она нам представилась, отодвинула папку и решительно сняла очки. — Честно говоря, я не понимаю, зачем вы меня вызвали. Какое вообще может быть решение по хулигану, стоящему на учёте в детской комнате милиции? Вы что, хотите, чтобы в ряды Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи вступил преступник?! Вы чем вообще думаете?! А если, да какое если, он обязательно запятнает гордое звание комсомольца, опорочит светлое имя Ленина, ведь недаром наш союз именуется именем вождя мирового пролетариата! Как вы будете смотреть в глаза товарищам, вы подумали?! Поэтому решительно заявляю, что я категорически против кандидатуры данного товарища! На этом предлагаю закончить. Кто за, кто против?
— Браво, бис! Браво, бис! — я вальяжно развалился на стуле, лениво хлопая в ладоши. — Софья, а ты чего не хлопаешь? Это же чистый восторг. Девушка в будущее заглянула эдак походя, а вы не радуетесь? Нехорошо.
— Чеботарёв, прекрати паясничать! — прикрикнула на меня Алёна Михайловна Яковлева, наш секретарь комсомольского комитета школы, и тут же повернулась к представительнице райкома. — Ирина Олеговна, давайте не будем торопиться. Ошибиться может каждый…
— Где тут ошибка? — Зайцева презрительно скривилась и ткнула в меня толстым пальцем. — Вы посмотрите на него!!! Пришёл на важнейшее комсомольское собрание и сидит как… как… как барин!
— Тогда уж как босяк, — поправил я косноязычную девицу, привыкшую говорить лозунгами. — И какая разница, как я сижу, если вы всё решили ещё до того, как я рот открыл?
— А ты считаешь, что достоин того, чтобы тебе давали слово? — снова взглянула на меня Ирина Олеговна, словно помоями облила. — Преступникам и невеждам не место в нашем советском государстве!!!
— Вы бы со словами были поосторожнее, а то так и сесть можно, — мило улыбнулся я. — Вы хоть понимаете, на кого сейчас прыгнули?
— Семён! — хлопнула рукой по столу Яковлева. — Не хами!
— Угомонись, Чобот, — лениво поддержал её Виталий Чернов, комсорг одиннадцатого «А», где учился Хомяк, впрочем, не отрывая глаз от Сикорской. — То есть Чеботарёв.
— Я бы на вашем месте не мне рот затыкал, а думал, как за соучастие не загреметь. — Я пожал плечами, — Потому что уважаемый представитель райкома комсомола только что заявила, что в Союзе советских социалистических республик нет места для товарища Сталина.
— Ч-кх-го?! — вот теперь всех проняло, и на меня уставилось девять пар обалдевших глаз. — Чобот, ты чего несёшь?!!
— Понимаешь, Роман, — повернулся я к полностью обалдевшему Ерёмину. — Если взять учебник истории и прочитать о молодости Иосифа Виссарионовича, то там чёрным по белому будет написано, что в своё время вождь не смог поступить в духовное училище, потому что не хватало знания русского языка. А из семинарии его исключили за неявку на экзамен. То бишь он вполне может быть причислен к тем самым невеждам, которым в Союзе не место. А кроме того, прекрасно известно, что в своё время и Ленин, и Сталин не брезговали экспроприациями, хоть сами в них и не участвовали. А уголовный кодекс, что советский, что имперский, толкует это одинаково — разбойное нападение совершённое группой лиц по предварительному сговору. И не надо мне говорить, что это были деньги исключительно буржуев. Да, они пошли на благое дело, дело революции! Но это не меняет самого факта преступления.
— То есть ты пытаешься сказать… — немного пришла в себя Зайцева, но всё равно не могла выразить мысль ясно, да я и не дал, легко перебив её.
— Я пытаюсь сказать, что за каждым, даже самым великим человеком, могут водиться не
