– Я простил ваше самоуправство, герцог, для того, чтобы не показать нашим врагам, как мало вы уважаете во мне короля. Но теперь вы дали право не уважать меня не только им, но и всей Европе.
– Сир…
– Не перебивайте! Несколько дней назад вы клялись, что Париж падёт, и ради этого, скрепя сердце, я дал разрешение на штурм. Но сегодня мне нужны объяснения, по какому праву, не будучи как следует готовыми, вы ввели меня в заблуждение и заставили согласиться на авантюру, которая поставила под угрозу и армию, и Францию? И почему капризы и необдуманные желания девушки, в чьей доброй воле мы уже начинаем сомневаться, стали для вас весомей воли законного короля?
Тяжелый взгляд Алансона был похож на таран, которым вот-вот ударят по вражеским воротам. В нём читалось каждое слово, которое герцог мысленно произносил. И Шарль вдруг поймал себя на странном удовольствии – ему нравилось это бешенство Алансона, и нравилось знать, что как только таран будет спущен, он наткнётся на такое, от чего разлетится в щепки раз и навсегда!
– Ответьте же мне что-нибудь, сударь. Или я стану думать, что наши враги правы, и без колдовства тут не обошлось.
– Я был уверен, ваше величество, что Дева, сумевшая короновать вас по воле Господа, знает, что и как делать в этой войне. И, если бы ей не мешали…
– Мешали? – Шарль очень умело изобразил удивление и осмотрел присутствующих. – Но кто? Вы, герцог, всё делали только по её желанию, как и Ла Ир, де Ре, Жан Орлеанский, Рене Анжуйский, Ксентрайль, Лавали… Я устану перечислять! Высокородные господа Франции, все те, кому я безоглядно доверял, только и делали, что помогали ей!
– Мы бы успешно штурмовали ворота у Лесной башни, не отдай вы приказ поджечь мост через Сену!
– Значит, это я мешаю?
Шарль даже рассмеялся – Алансон так послушно и предсказуемо шёл в расставленные сети.
– Я правильно понял, герцог? Деве, посланной короновать законного короля Франции, этот самый король теперь мешает, так?
– Я не это хотел сказать…
– А сказали это.
Шарль расчётливо повысил голос и нахмурил брови. Пришла пора гневаться. «Интересно, здесь все знают, кем была рождена эта Жанна, или только некоторые избранники герцогини?…»
– Но тогда получается, я мешаю и всем вам тоже!
«А-а, вот и де Ре засверкал глазами. Наверняка в курсе. Ла Ир смутился, а Ксентрайль раздувает ноздри и, кажется, готов протестовать… Бедняга. Надо принять к сведению – его, похоже, не посвятили в матушкины планы, значит, он не так уж и опасен».
– Вашему величеству не следовало отдавать приказ о поджоге моста…
– Не вам меня учить, Алансон! Король имеет полное право спасать то, что осталось от его армии, любой ценой!
– Свою армию вы и так сберегли, прислав нам всего один отряд!
– И этого было много, учитывая, как рьяно командующий пытался доказать несостоятельность королевских решений!
Герцог выпятил грудь.
– Если вашему величеству угодно обвинить меня в измене, я требую суда над собой и подробного разбора всех моих действий, как командующего!
Он уже понял, чего Шарль добивается, и попытался сделать ответный ход, посчитав, что на открытое обвинение в измене король никогда не пойдёт, иначе возникала необходимость публичного разбирательства. А что можно было предъявить командующему, кроме ослушания? И разве оно измена, если герцог рвался в бой и воевал с врагами короны? Королевскому суду придётся изрядно попотеть, чтобы доказать его вину. Но, даже если им это и удастся, сам король снова будет иметь бледный вид из-за того, что с откровенным пристрастием судит первого рыцаря королевства, воевавшего за него так преданно.
Шарль, вроде бы, это тоже понял, потому что некоторое время молча смотрел герцогу в глаза, потом коротко бросил остальным:
– Оставьте нас.
Военачальники понуро вышли.
Шарль помолчал ещё немного и вдруг косо улыбнулся.
– Я всё знаю о вашей девке, Жан.
– Я уже понял это, – даже не вздрогнул в ответ Алансон.
Улыбка мгновенно пропала.
– Тогда, почему ты не поставил в известность МЕНЯ, когда узнал сам?!!
Плотина хладнокровия вот так, с глазу на глаз, наконец, не выдержала, и гнев вырвался наружу не расчётливой порцией, а таким, каков он был на самом деле.
– Высокий род! Годы дружбы! Положение, которое я тебе дал!!! Чем околдовала тебя эта ведьма, Алансон, что ты готов был всем пренебречь ради неё?!
– Вашему величеству не следует так оскорблять собственную сестру.
– Ублюдка этой суки моей матери-королевы, ты хотел сказать?!! Или кто-то тебе подсказал, что у бастардов тоже есть права, да?.. Хотя, догадываюсь, это всё она, моя драгоценная тёща! За своё Анжу она убьёт, предаст и поменяет десяток королей! Я слишком хорошо её знаю, чтобы допустить какой угодно подлог, когда ей требуется защита собственных земель!
– Тогда вы не очень хорошо её знаете.
Шарль побагровел.
– МОЛЧАТЬ!!!
В дверь часовни робко просунулась голова начальника стражи.
– Я НЕ ЗВАЛ! ВОН ОТСЮДА!!! И никого не впускать, пока не велю!
Дверь захлопнулась. Шарль подскочил к Алансону и, тыча ему в грудь пальцем, лихорадочно зашептал:
– Даже если правда… если она не лжёт… как ты собирался посадить эту девку на трон? Снова объявил бы меня бастардом?! Ты! Мой первый герцог, мой командующий, мой друг, наконец!.. Но она-то тоже бастард, и различие между нами только в том, что она желает воевать, а я нет! Или ты собирался меня убить?
– Я не собирался, Шарль…
– ЛОЖЬ! Снова ложь, как и всё остальное! Я знаю, все вы меня презираете – сына слабоумного отца и шлюхи – куда мне до славы того же Монмута, который был королём во всём, или до славы Луи Орлеанского и твоего отца. Но, как бы ни был слабоумен мой отец, даже испражняясь на трон, он оставался ЗАКОННЫМ КОРОЛЁМ! И никто, слышишь ты, никто – ни первый герцог Алансонский, ни Бургундец, ни даже Монмут не смели оспаривать его божественное право на престол! Почему же ты счёл для себя возможным…
– Я не считал… я был пэром на вашей коронации, сир!
– О да! На коронации, которую требовала и устроила она – эта ваша Жанна – чтобы потом доказать всем, как я жалок в своей короне! Но поражение под Парижем всё расставило на места! Послушай на улицах, как её теперь называют!
– Значит, только ради этого…
– Я НЕ ЗАКОНЧИЛ!!!
Голос Шарля сорвался, и он перевёл дух.
– Что бы ты там ни думал, всё же я оказался куда прозорливее и великодушней всех вас. Дал вам шанс, предоставил возможности, хотя и рисковал! Но при этом, нисколько не сомневался в том, что успеха вам не видать! А, знаешь почему?
Шарль сделал паузу и уставился на герцога, ожидая встречного вопроса.
– Почему, сир? – нехотя выдавил из себя Алансон.
– Потому что Господь теперь говорит СО МНОЙ – со своим законным помазанником. И Он же меня оберегает!
Эти слова король почти прошептал, но герцогу его шепот показался громче крика. Если раньше и были надежды, что можно приехать в Сен-Дени, справедливо негодовать и требовать новых действий, то теперь становилось совершенно ясно – не страх, не нерешительность, а далеко идущие планы определяли все поступки короля. И, если конечной целью этих планов была дискредитация Жанны и отстранение её от армии, то последней фразой король ясно давал понять, что план удался и словно подводил черту под судьбой девушки.
– Раз вы так угодны господу, сир, чего вам было бояться? Он бы и Париж отдал нам для вас, – пробормотал Алансон.
Лицо короля вспыхнуло гневом в последний раз. Подавленный вид герцога вернул ему хладнокровие и способность продолжить беседу с нужной долей отстраненности. Поэтому, поборов минутное возмущение, Шарль произнёс почти ласково:
– Я боюсь измены, мой друг. Той самой, в которой так силён лукавый. Если он предал Бога, что ему Божий помазанник, ведь верно?
И едва улыбнулся явному смущению на лице собеседника.
– Ты просишь суда над собой и надеешься что там раскроется тайна, с которой ты и моя тёща столько носились? Что тебя она оправдает, а меня, скорей всего, окончательно погубит? Но до тайны дело может и не дойти, если к суду подключится инквизиция. А она обязательно подключится, уверяю! У священников давно руки чешутся доказать, что деревенская девчонка не может быть ближе к Богу, чем они. Так что, если хочешь, я назначу разбирательство, но будет оно, скорее, против Жанны. А ты… Уж и не знаю, в качестве кого ты предстанешь перед этим судом, но уверен, не героем. Впрочем, на выбор – или глупцом, или изменником, или еретиком. По старой дружбе позволю тебе решить самому. Но не надейся особенно на поддержку моей тёщи, она не так глупа. И не до того ей, насколько я знаю… А если ты сам попытаешься оправдаться тем, что шёл за Жанной, потому что видел в ней особу королевской крови, то добьёшься только одного – ко всем грехам твоей девицы добавится ещё один обман и клевета на правящий дом. Ты же, сразу явишь себя и еретиком, и изменником, и дураком, каких мало!
