Голица увидел, что кавалерия кинулась на повторный удар по тылу первого и второго полков. Он опустил забрало латного шлема и перехватил саблю поудобнее.
— Вперёд! — приказал он, когда татары наступили на те же грабли и увязли в тылу атакуемых формаций.
Психологически тяжело сближаться с массой кавалеристов, которые в очередной раз застопорились и пытались прорвать строй пикинёров. Но каждый солдат в полку выучен и подготовлен к такому, поэтому лошадей не боится. И, тем более, их наездников.
Залязгал металл, обратившись в металлический грохот. Жужжали пролетающие стрелы, вопили раненые и хрипели убитые. Апогей битвы.
Полк Голицы продавил кавалеристов пиками, а остановился лишь, когда соприкоснулся с пиками первого полка.
Вновь попытка разрушения строя потерпела провал.
Но тут по левому флангу ударил отряд янычар. Эти воины яростно рубили пики ятаганами, но не могли достать до солдат, умирая ещё на подходе. Впрочем, вечно это продолжаться не могло.
Залп аркебуз солидно проредил их хаотичный строй, а затем остатки янычар прорвались через пики, чтобы столкнуться с мечниками.
Вот тут Голица и обагрил свою саблю османской кровью, развалив шею молодому голубоглазому и светловолосому пареньку.
Янычар набирают из славян. Обращают в магометанскую веру и обучают в верных воинов султана. Им назад дороги нет, поэтому они дерутся отчаянно, до последней капли крови. Победа или смерть.
Сегодня, вероятно, смерть.
Сам Голица не ожидал, что полки продержатся так долго. Пусть многие, вероятно, ранены, но ни одна формация не разрушена, а врагов уже не так много, как всего пару часов назад.
Тем временем, бой продолжался.
По отступающим, время от времени, крымским татарам стреляли аркебузы, а пикинёры усиливали давление на стойких.
Тактическую задумку нужно было завершать, поэтому Голица повёл свой полк на левый фланг.
Обогнув первый полк, он вышел на пехоту татар и вступил с ней в схватку.
Пики изгибались в замысловатом танце, поражая случайных врагов. Трещало дерево, звенела сталь и рокотали аркебузы — последние часы Голица слышал только эти звуки.
С пехотой воевать — это не одно и то же, что с кавалерией. Если всадник ограничен в манёвре своим конём, не желающим насаживаться на пики, то пехотинец стоит на своих двоих. И, при определённой сноровке, он способен проскользнуть между пиками и поразить пару-тройку пикинёров. Если бы не мечники, стоящие рядом с последними.
Ожесточённо рубясь с врагами, Голица не забывал следить за ходом битвы, по мере возможностей.
В принципе, всё и так было понятно с самого начала: два полка связывают пехоту, а ещё два полка обходят с фланга и сжимают эту пехоту в тиски. Кто-то обязательно сбежит, но и тотального уничтожения всех врагов Голица не планировал изначально. Надо сделать так, чтобы они перестали быть войском, а выживших можно и потом добить.
«Надо было попросить конников…» — с сожалением подумал Голица. — «Догонять татар замаемся потом…»
Государь конников не дал, сказав, что их и так мало для московского направления, а в Астрахани они не особо понадобятся. Полки нового строя, в его понимании, стали необоримым оружием, которое будет справляться с любыми врагами и без кавалерии…
В чём-то он прав, но, хотя бы, лёгкая конница им бы сейчас не помешала…
Первому полку османы начали давить в угол. Опасно.
— Прошков, бери роту мечников и на прорыв к первому полку! — приказал Голица одному из сотников. — Не позволь пробить строй!
Сотник кивнул и побежал исполнять приказ.
Рота мечников вышла со свободной стороны формации и начала прорыв к сотоварищам.
Ожесточённая рубка идёт — идут часы.
Вражеские силы создавали опасные моменты ещё несколько раз. Голица устал физически и морально, устали и солдаты. Тяжело убивать отчаянно сопротивляющихся этому людей. Вечно это продолжаться не может.
Усталость брала своё: солдаты совершали смертельные ошибки, а кто-то выбивался из сил и падал под ноги товарищей, погибая в давке. Потери, даже при беглом взгляде, начали расти. А у противника они как были на высоком уровне, так и остались. Сказывались экипировка и тактика.
Крымский хан тоже что-то понял, поэтому сигнализировал отступление.
Моральных сил организовывать преследование не было. Голица обеспокоился, что это вызовет большие потери.
Поле боя осталось за русским войском.
Собрали раненых, добили безнадёжных и отошли назад, к позициям артиллерии, которая молчала весь бой.
По пути к исходным позициям Голица заметил, что у него в левом плече торчит обломанная стрела. А он, поначалу, списал слабость в руке лютой усталостью.
— Воевода ранен! — закричал один из ближних сотников. — Воевода ранен!
Голицу положили на растоптанную тысячами ног землю и начали оказывать помощь. Вот теперь стало больно.
К счастью, стрела пробила мясо насквозь и всё, что было нужно — срезать наконечник и извлечь древко.
— Где басурманское зелье?! — заорал десятник Зиновий, ответственный за врачевание.
— Тута, — подбежал некий молодой солдат, его помощник.
— Ща мы, воевода, проценицимицирование сделаем… — заверил Голицу Зиновий, открывая медную баклажку.
«Басурманское зелье» — это метцтитланский спиртль, применяемый для убийства неких мелких тварей, проникающих в открытые раны. Если свежую рану, как следует, полить зельем, а затем повязать чистую тряпку, можно избежать нагноения и, тем самым, спасти конечность. Говорят, что много кому уже помогло миновать горячки и смерти.
Получив перевязку, Голица благодарно кивнул десятнику Зиновию, а затем, при его помощи, вновь облачился в латную броню.
«Не помог мне фряжский латный доспех…» — посетовал он мысленно.
Тут бронебойная стрела неудачно попала в сочленение между пластинами, не встретив какого-либо сопротивления. Просто не повезло.
Обернувшись, он увидел усеянное трупами людей и лошадей поле. Видывал он такое и раньше, но, обычно, врагов и друзей на поле было, примерно, половина на половину, а тут, в основном, лежат османы и татары. Это было так неожиданно и приятно. Очень приятно.
Но если примерно прикинуть, осман и татар было раз в пять больше. Можно было гордиться, что побили так много…
— Переговорщики идут! — воскликнул кто-то.
— У нас с басурманами разговор короткий… — озлобленно процедил десятник Зиновий.
— Нет, в этот раз надо поговорить, — покачал головой Голица. — Может, сдаваться идут?
Зиновий недоуменно уставился на него.
— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся Голица.
— Хы-хы-хы! — засмеялся десятник, обнажив желтоватые зубы.
— Ладно, пойду я, — решил Голица. — Воевод ко мне, будем с басурманами разговоры разговаривать…
Примерно, за прошедшие часы, они убили не меньше десяти тысяч. Из-за малого числа броней на противнике, из-за отличной выучки солдат, из-за новой тактики, которую ещё никто не понял…
Видно, что некоторые вороги выжили — ползают в пыли среди трупов. Но сегодня они уже не противники.
На относительно свободном от тел участке, переговорщики татар и османов встали, ожидая прибытия русских переговорщиков.
— Меня зовут Хаином Ахмедом-пашой, — представился османский полководец.
Примечательно, что говорил он, а не крымский хан, молча стоящий в отдалении. Ясно, кто тут, на самом деле, всем заправляет.
— Воевода Михаил Булгаков, — представился Голица, потерев подбородок правой латной перчаткой. — Можно звать меня Голицей.
Говорили на латыни, которой Голица неплохо владел. Удивительно, что язык давно мёртвых ромеев помогает разговаривать двум совершенно разным людям в степях канувшей в Лету Золотой Орды…
— Султан будет впечатлён вашей стойкостью, — произнёс Ахмед-паша. — Впечатлён ею и я. Я бился с госпитальерами при осаде Родоса — вы сражаетесь со сходным упорством.
Голица кивнул равнодушно.
— До заката подойдут дополнительные силы из янычарского корпуса, — продолжил Ахмед-паша. — У вас нет шансов, как не было их у рыцарей-госпитальеров Родоса.
