— Знаете, я, наверное, неправильно записал. Я уточню, как правильно… Но дело не столько в этом… Ничего, если я вас подожду?
— Ну, подождите…
Дима вышел из аптеки и закурил. А пожилая продавщица из отдела градусников и клизм достала из кармана бумажку и набрала номер:
— Семёнова из четырнадцатой аптеки. Да. Возле Кати Щехорской отирается какой-то тип. Да. Да. Хорошо. Не за что.
Вскоре они неторопливо шли рядом. Дима не знал, что говорить.
— Вы с Андреем давно знакомы? — рассеянно произнёс он, мысленно перескакивая с одного на другое.
— Вообще-то с детства.
— Почему так грустно? Вы больше не дружите?
— Нет, теперь мы даже не дружим. С тех пор, как у него это началось… ну, вы понимаете…
— Да, конечно, я понимаю, — мягко сказал Котов, соображая, что бы это значило.
— Должна вас сразу предупредить, что если он прислал вас по этому поводу…
— Нет, нет! — поспешил заверить её Котов, сообразив, наконец, что речь идёт о наркотиках. — Никто меня к вам не присылал.
— Могу вам поверить, потому что вижу, что вы сами этим не увлекаетесь.
Котов хотел сказать, что ему глубоко до лампочки, что именно, когда и где употребляет Андрей Осипов. Не хватало ему быть нянькой взрослому человеку. С собой бы до конца разобраться.
Они присели на скамейку.
— Так в чём же дело? — спросила Катя.
— Нет никакого особенного дела. Просто жить осталось совсем немного.
— Вы шутите?
Котов покачал головой.
— Вы что, больны?
Котов выдержал паузу и кивнул.
— Вам необходимо достать какое-то редкое лекарство?
Котов покачал головой.
— Лекарство не поможет. Это рак мозга.
Катя закашлялась, стала взволнованно рыться в сумке, достала из пачки новую сигарету, прикурила от старой и глубоко затянулась.
— Что же делать?
Котов пожал плечами.
— Очень сильные боли?
— Да, очень сильные. Иногда невыносимые. С каждым днём чаще и мучительнее.
— Я поговорю… я проконсультируюсь… я попытаюсь облегчить ваши страдания.
— Не стоит. Ничего не поможет, я всё знаю.
Катя сделала несколько немых отчаянных жестов.
— Понимаете, — продолжал гнуть своё Котов, — однажды эти приступы превратятся в один последний припадок, который будет длиться сутки, неделю, а может быть и месяц… До конца. Никто не сможет остановить этот кошмар кроме меня самого.
— Но ведь что-нибудь, хоть что-то можно сделать!?
Котов посмотрел Кате прямо в глаза.
— Быстродействующий яд. Я приму его в тот час, когда смерть будет неизбежна. Это и только это было бы истинным милосердием с вашей стороны. Обезболивающие средства, наркотики — самообман, который сделает конец ещё более долгим и мучительным.
Катя отвела глаза и долго, опустив голову, молчала. Котов сидел как на иголках.
— Хорошо, — наконец проговорила она. — Я достану вам цианид. С условием, что вы примените его только в минуту самой крайней необходимости. Когда надежды не будет. Вы обещаете?
Котов молча взял её руку и прикоснулся к ней губами.
«Можно я вас провожу?»
Неделю спустя Катя протянула Котову ампулу с раствором цианида. Глаза у неё были заплаканные.
— Умеете пользоваться шприцем?
— Разберусь. Большое вам спасибо.
Катя не прощалась. Её терзали сомнения. Она чувствовала себя виноватой перед этим парнем. Она испытывала к нему сострадание.
— Когда примерно… вы рассчитываете?…
— В точности не знаю. Говорят, что года полтора ещё можно протянуть. Хотя… какой смысл?…
Девушка была очень привлекательна, Котов поглядывал на неё с интересом.
— Пожалуйста, — Катя взяла его за руку, — прошу вас, не делайте поспешных шагов. Поверьте, чудо случается на каждом шагу.
Котов ощутил тепло её ладони.
— Куда вы сейчас?
— Домой…
— Можно я вас провожу?
О преимуществе желатиновой оболочки
Александр Сулейманович вызвал Котова уже через пару дней.
— Что вы делали в аптеке? Какие у вас отношения с Екатериной Щехорской? Что она вам передавала?!
Кизяк тряс Котова, сжимая в кулаках ворот его рубашки, склонившись над ним с перекошенным злобой лицом, брызгая слюной. Котов задыхался, скрипучий стул ходил под ним ходуном.
По прошествии нескольких часов изматывающего допроса он подписал составленную с его слов объяснительную записку, главным действующим лицом которой был не сам Котов и не Екатерина Щехорская, а Осипов Андрей, наркоман с двухлетним стажем. В обмен на эту подпись и ампулу с ядом Кизяк пообещал оставить в покое его и Катю. Ампула будет приобщена к её личному делу вплоть до её первого серьёзного проступка. (Эта ампула так и осталась единственной уликой; Осипов не дал против своей знакомой никаких показаний.)
Получив от Котова желаемое, Кизяк смягчился.
— На вот, возьми, — положил он на стол капсулу в ярко желатиновой оболочке. — Это яд. Наш яд, понимаешь? Мгновенный и безболезненный. Не надо ничего колоть, заносить инфекцию, лежать в реанимации…
Котов сжал капсулу в кулаке.
— Правда?…
Правда. Теперь иди домой и подумай, кто тебе настоящий друг. Осипова возьмём сегодня же, Катюшу не тронем. Но и ты будь активней. Никакого от тебя проку, пока хорошенько не надавишь.
Котов сидел, выпрямив спину, с каменным лицом.
— Педерасты есть среди знакомых?
— Нет.
— Иди.
Несколько раньше Кизяк имел беседу с Зубовым.
— Дай ему это, — посоветовал Зубов, вынув из ящика стола капсулу с ядом. — Если он забил в голову, всё равно найдёт способ. Ампулу присовокупи к делу. Аптекаршу не трогай, пусть работает. На неё будут мотыльки слетаться. Слетаться и обжигать крылышки, понимаешь?
Дело осложняется?
Осипова забрали, и какое-то время, пока Марусин прослушивал барабанщиков, репетиции не проводились. Котов находился в глубокой депрессии. Глаза Кати за стеклом аптечного прилавка были на мокром месте.
Как только барабанщик был утверждён, обновлённый «Невский факел» приступил к активной работе. Было необходимо успеть подготовиться к майскому гастрольному туру по городам-героям. Репетиции продолжались с утра до вечера.
Новичок оказался безликим. Он помалкивал, невыразительно исполнял свои партии, имел невыразительную внешность и дежурную улыбку при встречах. Его звали Алексей Лусин — Люська. Ни для кого не были секретом его особые отношения с Марусиным.
Потерявший лучшего друга Вадик Лисовский совершенно упал духом. Он стал хуже играть и всё чаще замолкал в подпевках.
