Посох взлетел вверх, потом упал вдоль позвоночника, потом пятка его, как и положено, с некоторым упреждением пошла вниз, а верхний конец разогнался и, с достаточно чёткой моей фиксацией в последней фазе, врубил ведьме в лоб. Точнее — в маску чуть выше глаз. Её откинуло назад. Конкретно — просто на задницу. Раздался хруст. Я, грешным делом, обрадовался — прошиб дуре черепушку, сейчас глазки закатятся, сама завалится и «нам тебя будет очень не хватать в нашей земной и грешной жизни».
Излишний оптимизм приводит к летальному исходу. Я бездарно потерял пару секунд всеобщей ошарашенности. Потом, выдержав паузу изумления, фигурки на поляне начали двигаться. Хруст, который я так опрометчиво относил к лобной кости ведьмы, произведён был именно лобной костью. Но — маскарадной маски. Хлопнул пару раз глазами, ведьма завизжала и кинулась на меня.
Кино, блин. Хичкок, факеншитом его. Не, не Хичкок — декорации другие: солнечно, травка зелёная. И эта… растопырив пальцы как когти… Я тут недавно перед Чарджи хвастался как надо быстро на ноги подыматься. Зря. Есть дамы, которые и быстрее это делают.
Она бы меня точно достала. Вот этими своими растопыренными. И порвала. Просто голыми руками. В лоскуты. Но одновременно от камня кинулся её второй помощник. Имея ту же цель, но с топором.
Как вектора складывать не забыли? Равнодействующая строится как диагональ параллелограмма. Это если тела абсолютно упругие. А вот если тела с деформацией… То они — деформируются. Я бы даже сказал: слипаются. Деформированные человеческие тела я по жизни видел. После столкновения с чем-нибудь твёрдым типа радиатор «газона». Слипшиеся тела… и сам бывал. А вот абсолютно упругие… Ну где я тут, в этой «Святой Руси», найду что-нибудь абсолютно упругое? Тут же даже простой резины нет.
Они — «слиплись». И даже немножко деформировались. Ассистент, разогнавшийся по склону холма, не смог затормозить перед взлетающей вертикально с места «моделькой». И покрыл её. Как бык корову.
«Грешно смеяться над больными людьми». А главное — несвоевременно. Парочка в маскарадных костюмах удивительно быстро разобралась где чьё и расцепилась, но я успел скомандовать Сухану. Ну, и сам врубил. Сколько дури хватило. Поднявшийся на четвереньки «ассистент», получивший со всего маха по голове рядом с торчащим птичьим хохолком, рухнул, было, снова на свою пророчицу. И был отшвырнут в сторону как старый армяк. Ведьма успела, завывая, подняться на колени. Маска на её голове съехала на сторону. Видеть она уже не могла, клюв цапли сбился и задрался. Из-под него были видны два ряда сжатых белых зубов. Вот туда и ударила Сухановская еловина. Такой, хорошо слышный звук удара. Костяной. Вой прервался, мгновенно захлебнулся этим костяным щелчком. Удар был очень сильным. Даму снова отшвырнуло на спину. А я развернулся на дикое «А-а-а!» за моей спиной. Шесть маскарадников, бежавших на помощь своей «святой цапле» с ножами в руках, сцепились между собой.
Собственно крик издал один из «пернатых». Всаживая нож в спину своего сотоварища. Понимаю глубину его волнения: пробить ножиком кожано-деревянную конструкцию, которую эти чудики таскали на своих спинах, было не просто. Ударенный свалился носом вперёд, и очень интересно воткнулся клювом в землю. Ни туда, ни сюда. Рядом сцепилась и покатилась по земле ещё одна парочка.
Но особо разглядывать происходящее вдали у меня времени не было — тут и вблизи очень интересно — два придурка добежали. Один, вереща и размахивая топором, наскочил на меня. А я, как совершенный идиот, или герой-двоечник, выставил ему навстречу свой, многократно использованный сегодня, дрын берёзовый. Ага. Здоровый мужик, в птичьей амуниции, хорошо разогнавшись, скатывается с холма и натыкается на дрын, за другой конец которого держится «моль белая». Про столкновение двух тел и куда пойдёт равнодействующая, я только что вспоминал. Сухой дрын берёзовый ни к деформации, ни к слипанию — не склонен. Так что меня просто снесло. Выкинуло нафиг, как лист опавший.
Пока я приходил в себя после несанкционированного полёта и искал глазами своё анти-упругистое дзё, мой противник, которому я попал в грудь, успел восстановить дыхание. Второй крутился вокруг Сухана, помахивая двумя топорами сразу. На склоне двое шевелились, а двое других, зажав друг руки с ножами, постепенно перекатывались всё ниже по склону.
Мой враг взял в другую руку нож и пошёл ко мне, держа топор опущенным к ноге. Ну, понятно. Сейчас он долго будет тыкать в меня ножиком, я увлекусь, подпущу на дистанцию удара и получу сбоку топором. И ведь бросить его нельзя: Сухан держит одного противника, сможет ли зомби контролировать движения двух — я ещё не проверял.
Первый выпад, естественно, цели не достиг — я отскочил. «Птиц» сделал ещё шаг. И вдруг грохнулся во весь рост на землю. Длинный птичий клюв легко пробил очень зелёную свежую траву под моими ногами. И глубоко ушёл в мягкую болотистую почву. А в спине у «птица» торчала оперённая стрела.
По склону вниз бежали Ноготок, Ивашко и Звяга. Последний с совершенно озверелым лицом и диким криком. А возле крайней вешалы стоял Чарджи с натянутым луком. Заметив мой взгляд, он немедленно изобразил отсутствие интереса к происходящему, опустил лук и картинно опёрся на нижнюю перекладину. Опять же фольк:
«Опёршись задом на гранит
Стоит Онегин. Он — пердит».
Но вот стрелу с тетивы Чарджи не снял. Чисто случайно, на всякий случай.
Пробегая мимо возящихся мужичков, Ноготок приголубил верхнего плоской стороной своей секиры. Дождался, пока нижний начал выбираться — и повторил.
– Брось топоры придурок! Брось, говорю! В клочья порву, в куски порежу!
Это Ивашко предлагает почётную капитуляцию последнему стоящему «птицу». Последний оглядел Ивашку с саблей, Звягу с топором и начал отступать. Я успел только крикнуть:
– В пол-силы!
Еловина ударила куда-то в бок «дважды топорнику», а Ивашко успел перехватить кинувшемуся к раздаче Звягу. Кажется, тот всерьёз принял мой приказ: «смоешь кровью» и торопился не упустить подвернувшуюся возможность.
– Ивашко! Командуй. Живых — вязать, мёртвых — ободрать, землянки осмотреть.
Впрочем, кроме Звяги, тут все и так знали необходимую последовательность действий. Чарджи, хоть и выглядел совершенно скучающе, но прикрывал нас сверху, Ноготок уже увязывал оглушённых, Ивашко начал погонять командами Звягу, а мы с Суханом занялись давно назревшим и наболевшим: снятием с камня батюшки родненького Акима Яновича.
Ну, с камня — не с креста. Гвозди в руки-ноги не забивали. Дед провисел вверх ногами не так уж долго. Мы аккуратно отвязали Акима и опустили на землю. Среди барахла под камнем нашёлся и его кафтан, который и подстелили. Дед кхекал и хекал, никак не мог что-нибудь сказать. Я послал Звягу искать воду, Сухана — стаскивать разбросанных по полянке битых «птицев». А сам, снова повернувшись к деду, получил по морде. Пощёчину.
Дед был в ярости.
– Ты! Падла! Гадюка подколодная! Я тя в дом пустил, а ты! Убью! Раздавлю гниду!
Кровообращение у Акима восстанавливалось быстро. Я ещё ошарашенно держался за левую щёку, как получил пощёчину с другой стороны. Со всей восстановившейся силушки. За что? Что я такого сделал? Я же его от смерти спас!
– Я же тебя от смерти спас!
От следующего удара я успел увернутся. Попытался вообще отскочить от свихнувшегося старика, но Аким ухватил меня за рубаху и дёрнул прямо к лицу:
– Ты! Ты, уродище! Ты меня, воина из младенчества, мужа славного, ты меня спас?! Ты, слизняк мусорный, что, думаешь будто теперь я, Аким Рябина тебе жизнью обязан?! Тебе, ублюдку сопливому?! Да как такое в твоей бестолковке шорохшуться могло! Не бывать такой стыдобищи! Лучше от сего бесчестия помереть!
Не надо меня за грудки хватать, не люблю я этого. И приёмы с освобождением от захватов изучал. Но реакция деда на спасение от смерти так поразили меня, что вместо всяких заморских ученных и вбитых на уровень инстинктов техник, у меня прорезались более базовые, наши исконно-посконные, которые «с дедов-прадедов». Я ухватил Акима за бороду и дёрнул ещё ближе к лицу.
«Лицом к лицу
Лица не разглядеть»
Ну и не надо. Я его и так помню.
– Ты! Хрен старый! Это ты тут вверх ногами висел! Это твой сморчок наверху как мочало болтался! Это тебя баба бестолковая резать собралась! Ты, мешок с дерьмом старинным, в своём лесу в полон попался! Я все дела бросил, сюда прибежал, голову свою подставлял. А ты меня же за это и по морде! Сам не смог — теперь терпи. Теперь будешь кланяться! Пень трухлявый!
Видимо, мы оба выражались столь экспрессивно, что несколько оплевали друг друга. Аким так уж точно пытался отодвинуться, отвернуть лицо от меня. Меня это взбесило окончательно. Я отпустил его бороду. Он затылком ощутимо стукнулся о камень. А я добавил. Как он только что мне — пощёчину наотмашь. Удар пришёлся по носу. Аким схватился руками за лицо и поверх пальцев изумлённо смотрел на меня. Ярость, бешенство совершенно исчезли из его взгляда. Потом он отнял руки от лица. На ладонях, на лице под носом была кровь. Конечно, человек столько провисел вверх головой. Не испуганный, не злой — полный изумления голос:
