Докладчик отхлебнул из чарки легкого вина.
– Большая часть Анатолии сейчас под Гиреем. И армия у него самая сильная. Вот, правда, денег ему не хватает, говорят, с французами речь о займе ведет.
– Вот поганцы! – не сдержался Скидан. – И здесь нам пакостят!
Свитка пожал плечами и продолжил:
– И на те земли голод пришел, лето очень уж засушливое выдалось, но мора такого там нет. Думаю, армию Гирей сохранит, а по весне приумножит. И войной пойдет не на самозванца, а на Еэна-пашу.
– Надо подкинуть Дадиани мысль, что Гирей может разрешить ему ввести войска в эту… Самцихе-как-то его там. Старинные грузинские земли, как вы думаете, клюнет? – перебил докладчика Аркадий.
– А ведь… могет! – поддержал его Шелудяк. – Имеретин он сожрал, в Абхазию мы его не пускаем, на сход Солнца – персы… Точно могет.
– Надо только его предупредить, чтоб всерьез с самозванцем не воевал.
– Да он и сам не дурак. Подгребет под себя те земли, а воевать будет, только их защищаючи.
– Добре, сделаем, – согласился Свитка. – Еще новость, что венецианцы договорились с Ахмедом. Он, значит, получил от них отступного и объявил настоящими убийцами покойного султана янычар. Так что Венеция и левантийскую торговлю восстановила, и, как союзник Ахмеда, южное и западное побережья Анатолии грабит. Скоро и там турки будут бояться к берегу подойти, в Европе спрос на галерников возрос, а татары-то нового живого товара не поставляют. Ахмед сумел, уж не знаю как, с мамелюками в Египте договориться, те признали его султаном, что здорово усилит его армию к весне.
– От добрая новость! – стукнул по столу Хмельницкий. – Теперь не наши бедолаги, а сами турки на каторгах будут гинуть! А клятые агаряне пусть подольше друг друга режут.
– В общем, года три-четыре мы турок можем не опасаться. К моему великому удивлению, жиды в Палестине не пропали. Как ты и советовал, большая взятка и обещание выплат друзскому эмиру Мельхему Маану обеспечили им его покровительство. Тот решил, что ежегодные солидные поступления куда предпочтительней разового грабежа. А с налетами бедуинов жиды и сами справляются. Сейчас их уже там больше, чем арабов, и число жидов растет. Помимо сбежавших наших и стамбульских, туда теперь едут польские и немецкие. Хотя… не любят их арабы и мамелюки. Тяжело будет выжить во враждебном окружении.
После совещания Аркадий подошел к Свитке и поинтересовался именем монаха-итальянца, возглавлявшего французское посольство. Почему-то ему это казалось важным.
– Эээ… Ма… Мазилини, кажись.
– Мазарини?!!!
– О! Точно. Мазарини. А что, важная шишка?
Вдруг нахлынувшие на попаданца эмоции помешали ответить сразу. Наконец, помотав головой, он выдавил:
– Можно сказать и так.
– Надо же, а мне сказали, что он простого происхождения. Вот, забыл тебе сказать! Наши по делам ездили в Англию, нанимать людей, и, проезжая мимо одного именьица, слышали, – Петр хитро ухмыльнулся, – что как раз в ту ночь подлые католики, видно по приказу самого короля, вырезали семью одного мелкого дворянчика.
Аркадий оглянулся, подвинул лавку, сел на нее и только тогда спросил:
– Кромвеля?
– О! Настоящий характерник! Все тайное сразу сам угадывает.
Аркадий растерянно улыбнулся и махнул рукой.
«Вот теперь история уж точно пойдет другим путем. Не факт, что лучшим, но другим. Уж очень важную роль сгинувшие здесь люди играли в истории моего мира. Теперь это уже безвариантно».
Ах, эта свадьба пела и плясала…
Чигирин, масленица, 1639 год от Р. Х
– Го-о-орько! – тонко и пронзительно, как бы не с переходом в ультразвук, завизжала солидная на вид тетка в парчовом кунтуше, вылупив от старания глаза.
«Видно, атаманская жена или мамаша, простому человеку такая одежка не по карману. Не говоря уж о том, что там этой парчи на попону хватило бы. И чего, спрашивается, так визжать?»
– Горько! – как из пушки выстрелил, коротко рявкнул басом полуторного, если не двойного объема казарлюга, дружбан Срачкороба Микита Пересериднипро. И тут же набулькал в только что опорожненную чарку горилки. Лицо и гладко выбритая голова, кроме оселедца, конечно, у него уже покрылись потом и блестели в ярком свете керосиновых ламп. Синий, с вышивкой кунтуш был расстегнут, но можно было не сомневаться, что «употребить» сегодня он еще очень много успеет.
«Каков поп, таков и приход. Ну и друзяки у него… хм… у меня, впрочем… друг моего друга…»
– Горко! – с заметным акцентом, как на плацу скомандовал, а не призвал целоваться, народный украинский герой шотландского происхождения Максим Кривонос. С совершенно уголовной рожей, свернутым набок носом и острым умным взглядом. Первый в мире генеральский мундир, введенный Хмельницким понятно по чьему совету, сидел на нем как влитой.
– Горко! – уже с другим, но не менее заметным акцентом, поддержал призыв вздорной бабы Рахим Ширин, родственник Срачкороба по материнской линии и весьма влиятельная фигура среди оставшихся в Крыму татар. Горилку пить, чуть ли не в объемах, сравнимых с потреблением воды его лошадью, вероисповедание ему ничуть не мешало.
– Горько! – поднял чашу интриган Богдан.
– Горько-о!!! – раззявил пасть подлый предатель Срачкороб.
– Горько! – заорал еще один предатель, Васюринский.
– Горько! Горько! Горько!
Гости начали хором скандировать, Аркадию даже на миг показалось, что попал на стадион и публика требует «Шайбу!». Но… только на миг. Вокруг был сплошной семнадцатый век, и до появления ледовых дворцов ему дожить явно не судилось.
Он смирился с неизбежным и неловко повернулся к невесте («собственно, после бракосочетания в церкви она вроде бы уже жена?»). Та, зардевшись еще утром, с каждым часом алела все больше и больше («интересно, если она и дальше цветом лица по спектру смещаться будет, в инфракрасную область не выскочит?»). Весьма гармонируя со свадебным алым платьем, белые пришли на Русь позже. В отличие от будто пыльным мешком из-за угла стукнутого жениха, невеста от свадебного пира явственно получала удовольствие, и немалое. Хоть спиртного пила совсем немного.
Обняв девушку рукой за плечико, жених наклонился к потянувшейся навстречу невесте, закрывшей при этом свои невероятно черные глаза («ведьма однозначно»), и впился губами в ее уста. Целоваться толком она не умела, но, чего уж скрывать, и ей, и Аркадию эта процедура приносила немалое удовольствие. Посему дожидаться, пока пирующие на его свадьбе успокоятся, перестанут требовать сладкого и займутся выпивкой-закуской, ему было приятно.
