— Что ж они не выкупятся у дюка на волю, раз такие богатые? — спросил я.
— А зачем им это надо, ваше высочество. Так они платят господину только талью, оброк и аренду, причем не деньгами, а поставкой определенного количества бочек сидра в винные подвалы короны. Выкупившись же на волю, они будут и за аренду платить вдвое больше и немалые налоги купеческие. И дюку. И городу. Причем звонкой монетой, а не товаром. К тому же пока они пребывают в крепости, то никому кроме дюка неподсудны. Как арендаторы земель дюка, пока они поставляют в казну все что положено и не имеют недоимок, то нет над ними и никаких управляющих от короны. Всем удобно, кроме города, потому как их продукция продается от имени дюка и соответственно налогом городским не облагается. Они даже кредиты у меня берут.
— Под залог чего? — удивился я.
— Орудий производства. Что еще с них еще взять? — усмехнулся банкир.
Дорога от садов вильнула к берегу, петляя среди громадных гранитных валунов оставшихся, скорее всего от ледникового периода, хотя почва под копытами пошла каменистая с того же коричневатого гранита.
По одному ему известным приметам Вельзер свернул с дороги в сторону берега в распадок, вскоре показалось море, а широкая тропа — телега проедет, вывела на небольшой каменистый пляж. В речном эстуарии в полукилометре от берега стояла на якоре большая галера, а у пляжа качался на малой волне привязанный за камень тузик.
На уединенном берегу среди гранитных глыб был разбит бивуак с угольным очагом, на котором два стройных сарацина* жарили на палочках что-то похожее на люля-кебаб.
Третий сарацин прислуживал седому старику, восседавшему на парчовых подушках, небрежно кинутых на каменную щебенку.
Все трое сарацин красовались богатым лямилярным* доспехом из позолоченных чешуек с рукавами до локтя. На предплечьях кованые наручи. На узких поясах болталось по кривой сабле в потертых ножнах, кинжалу и невысокому шишаку со стрелкой и кольчатой бармицей. Широкие суконные шаровары и сафьяновые сапоги зеленого цвета довершали их облик. Головы они брили и носили на них шапочки — менингитки. Усы и бороды имели короткие. Носы прямые. Глаза большие и круглые.
Сам старик был еще колоритней. Седой, но с короткой, небрежно остриженной бородой. На голове чуть выше кустистых бровей намотана розовая, видно когда-то бывшая красной, тряпка больше похожая на косынку переросток, чем на тюрбан. Или на основу для намотки нормального тюрбана. Потертый парчовый халат был накинут на голое тело, показывая загорелый торс, когда-то очень сильного человека, но со старостью уже обвисшими мышцами.
Пояс на нем был красной кожи с золотыми вышивками сур из Корана. И за этим поясом у него был заткнут целый арсенал. Ятаган*, кинжал и два пистолета с ударными замками. Все оружие было пышно украшено золотом, серебром, слоновой костью и бирюзой.
Довершали его облик широкие шелковые шаровары, бывшие когда-то зелеными и новехонькие тапочки красного сафьяна с вышивкой золотом. С загнутыми носками. Старик Хотабыч, версия миллитари, епрыть. Бородку всю раздергал, колдануть не может, вот и вооружился как туарег*.
Перед стариком стоял искусно инкрустированный ценными породами дерева и перламутром столик на гнутых низких ножках львиными лапами, заставленный бронзовой чеканной посудой. Изюм, инжир, фисташки, нуга, мелкие кусочки рахат-лукума и засахаренных фруктов. Зелень, и пиалы для напитков. Вся посуда была надраена до золотого блеска. Флот, однако.
Старик ел кебаб, боком скусывая его с палочки. Зубов у него явно не хватало.
Увидев нас, старик моментально встал, дожевывая. Тут же подтянулись и его бодигарды*, на автомате сканируя окружающее пространство и выискивая угрозы своему хозяину.
Когда я спешился и стрелок принял у меня повод камарги*, старик низко по-восточному поклонился мне с касанием правой руки лба, сердца и пупка и с достоинством произнес на хорошем языке франков.
— Счастлив видеть вас, великий эмир* больших гор. Я капудан* Хасан Абдурахман ибн Хаттаби и для меня большая честь уже говорить с вами. Не будет ли для меня большим нахальством предложить вам разделить со мной эту скромную трапезу. Или хотя бы поднести кизиловый шербет* для утоления вашей жажды этим теплым днем после конной прогулки.
— Я с большим удовольствием выпил бы кофе, — ответил я ему.
Ибо не фиг. Нашел чем меня удивить — кизиловым компотом.
Капудан Хасан хлопнул в ладоши и два его телохранителя рысью разбежались в разные стороны. Третий остался у очага дожаривать кебаб.
Не дожидаясь понуканий от хозяина, один бодигард принимающей стороны принес мне из-за ближайшего валуна венецианский стул в форме буквы «Х». И бархатную подушку на него, обшитую по краю витым шелковым шнуром с кистями по углам. Впечатляющий рояль в кустах. Уважаю такую подготовку к переговорам. Другой метнулся к тузику, достав из него погребец, в котором оказался полный набор для варки кофе, включая сандаловые палочки для помешивания.
Подозвав сержанта*, я приказал ему взять под охрану и оборону периметр нашего саммита. Около меня остался только Филипп.
Я сел на предложенный мне импровизированный трон и жестом предложил садиться негоциантам.
Капудан поделился с Вельзером подушками и тот вполне ловко уселся по-восточному. Филипп встал за моей спиной.
В душе бродила некоторая щекотка нетерпения первым делом спросить Хасана о том, как поживает его брат Омар, и не жмут ли тому бриллиантовые зубы? С детства каждый советский школьник знает, что Хотабычей без брата Омара не бывает. Но вовремя прикусил язык, а вдруг у этого капудана действительно окажется натуральный брат по имени Омар, тогда как я объясню: откуда мне известны эти факты. Не ссылаться же мне, в самом деле, на Лазаря Иосифовича Лагина, в девичестве — Гинсбург, как на достоверный источник. Поэтому начал переговоры с совсем другой темы.
— Как идет ваша торговля в этом году уважаемый Хасан?
— Лучше чем ожидалось, ваше высочество, но намного хуже, чем хотелось бы, — лукаво улыбнулся старик в бороду.
Ему понравился такой откровенно восточный заход. Это было видно по довольно блеснувшим глазам.
— Что вы говорите? — сочувственно покачал я головой. — Неужто у вас без венецианских посредников лихва на специи еще не доросла хотя бы до одной тысячи процентов на вложенный дирхем*?
Не помню уже, где я это вычитал, но засело в голове крепко, что восточные купцы наваривали на венецианцах более восьми сотен процентов на специях. А те еще раза в два-три цену накручивали. Сам же фрахт корабля редко превышал два процента от стоимости груза. В итоге на базаре в Нанте стакан перца горошком стоил целый лиард* остальные специи еще дороже.
