Не помню уже, где я это вычитал, но засело в голове крепко, что восточные купцы наваривали на венецианцах более восьми сотен процентов на специях. А те еще раза в два-три цену накручивали. Сам же фрахт корабля редко превышал два процента от стоимости груза. В итоге на базаре в Нанте стакан перца горошком стоил целый лиард* остальные специи еще дороже.
— О, прекрасный эмир, откуда у бедного торговца будет тысяча процентов? — традиционно по-восточному стал прибедняться капудан. — Так… немного чурек кушаем почти каждый день тем и счастливы. И неустанно хвалим милосердного Всевышнего, — тут Хасан воздел руки к солнцу и опустил вниз, проведя ладонями по бороде, — который в беспредельной милости своей позволяет нам заработать еще чуть-чуть на шербет и кофе. Откуда возьмется тысяча процентов, о солнцеликий эмир? Аллах свидетель, что и пяти сотен не наскрести.
Тут я отметил, что капудан клянется Аллахом передо мной — неверным, а это значит, что может откровенно соврать, не боясь божьего гнева. Вот если бы он поклялся памятью своего отца, тогда можно было бы и поверить. Хотя кавказское «мамой клянусь» в большинстве случаев означает, что вам нагло врут.
А капудан тем временем продолжал грузить меня своей слёзницей.
— Берберские пираты совсем обнаглели, несмотря на то, что сами магометане они по наущению Иблиса грабят правоверных последователей пророка, будто им христиан и евреев мало. Нынче даже фирман алжирского дея* от них не спасает. А хорошая охрана очень дорого стоит.
Вельзер даже рот открыл от изумления, глядя на своего контрагента. Наверняка такого показного самоунижения от гордого, знающего себе цену, капудана он никак не ожидал. Точнее никогда не видел раньше, как восточные купцы общаются с властью. Любой властью.
— Я рад, что у вас дела идут так прекрасно, — похвалил я сарацина. — И надеюсь, что ваша галера и ваш товар не пострадал от пожара в порту.
— Аллах милостив к правоверным детям своим, — ответил мне капудан. — Галера стояла у противоположного от порта берега. А товар, кроме коней для светлейшего дюка, я еще не успел разгрузить.
— Не боитесь, что погорельцы именно вас первого обвинят в поджоге, как только увидят ваш товар?
— Боюсь, о солнцеликий эмир. Очень боюсь, поэтому и не разгружаюсь.
— И пока вы не разгрузитесь, вы не сможете нас перевезти на север Пиренеев? — высказал я свое подозрение.
— Истинно так, как бы мне от этого не было огорчительно, — покачал головой старый хитрец.
— Мэтр Иммануил, как я понял это ваш товар уже?
— Не совсем так, ваше высочество, — нервно мял банкир ладони. — Товар привезен именно для меня, но я его еще не получил и не оплатил окончательно. Боюсь я именно возбуждения неразумной толпы в порту, где сейчас скопилось много сезонных рабочих с самого дна города. Достаточно крикнуть одному купцу, все потерявшему в пожаре, что порт сожгли сарацины, как тут же начнется погром, в котором я опасаюсь потерять как друга, — он кивнул в сторону Хасана, — так и товар за который уже уплачен немаленький залог.
— И каков там товар, если не секрет?
— Какие могут быть у меня секреты от вас, ваше высочество? — банкир подскочил и отвесил глубокий поклон. — Перец, гвоздика, корица и имбирь.
— Карри не возите? — спросил, и тут мне что-то жутко захотелось курочки-карри на луковом соусе. Даже слюна пошла как у собаки Павлова.
— Если мне недостойному будет вашим высочеством дозволено говорить, то я поясню этот вопрос, — вмешался в наш разговор капудан.
Я кивнул.
— Лист карри тяжело переносит морские путешествия, каких морей на его пути сюда целых четыре и все разные по климату. Теряется в дороге его изысканный вкус. К тому же в Европе мало любителей на эту специю.
— А не пробовали его разводить в других местах?
— Пробовали. Все пробовали. Но только в Индии он настоящий. Во всех остальных местах теряет очень сильно во вкусе и особенно в аромате.
В этот момент сарацин в золоченом доспехе с поклоном принес поднос, на котором стояли три малюсенькие чашечки с кофе. Похоже на фаянс. Снаружи чашки были черные, внутри белые. И три оловянных стакана с чистой холодной водой. Но такое гурманство теперь явно не для меня — в этом веке надо особенно беречь зубную эмаль, так как нормального дантиста не сыскать днем с огнем.
Капудан кивнул и охранник начал их расставлять на столе.
— Мэтр Иммануил, — приказал я все еще стоящему столбом банкиру, — садитесь. Стоя, вам неудобно будет пить кофе: половина удовольствия улетучится.
— Благодарю вас, Ваше Высочество, — широко улыбнулся банкир и снова сел по-восточному на парчовую подушку, протягивая руку к вожделенной чашечке.
Я попробовал обжигающий черный и очень густой напиток и слегка поплыл от его крепости. Даже сердце стало огорченно бухать о ребра, протестуя на такое насилие над организмом.
— Капудан Хасан, откуда происходит этот очень крепкий сорт кофе? Это же не мокко из Йемена, — скорее утвердил я, чем спросил.
Хотабыч снисходительно улыбнулся и кивнул головой.
— Мокко пьют неженки, великий и проницательный эмир, мудрый не по годам. Эти зерна собирают в горах между Абиссинией и Эритреей. Это дикий кофе с очень мелкими зернами. Старые люди говорят, что там родина этого растения. А в Йемене кофе уже культурная плантация, где полтора века отбирают зерна по особым признакам.
Интересно, кто для него «старые люди», подумалось мне. Кто же я тогда в его глазах получаюсь? Мальчишка? Амбициозный щенок? Если бы не мой титул, боюсь со мной бы тут и разговаривать не стали, несмотря на протекцию Вельзера.
— Очень крепкий, — пожаловался я. — Хотя вкус восхитительный. У вас талантливый кофешенк*
— Обычно этот напиток я пью на борту своей каторги* в море, чтобы не дремать на вахте. И больше трех таких чашечек в день такой кофе пить не рекомендуется. В отличие от мокко.
— Не знал, — слегка склонил я голову, благодаря капудана за науку. — А возите ли вы чай?
— Чай? — переспросил капудан, не понимая о чем это я.
— Да, чай. Травку такую из Китая, которую сухой заваривают кипятком и пьют. Точнее не травку, а листья с куста.
— Вы, наверное, имели в виду у-ча, великий эмир?
Я кивнул в подтверждение.
— Нет, великий эмир, морем такой товар не возят — он слишком легко вбирает в себя воду из воздуха и нехорошие запахи. До последователей пророка его доставляют издалека вместе с шелком на верблюдах по еврейскому пути в больших деревянных ящиках, обработанных воском. Говорят, что пока такой караван почти за год проходит через несколько пустынь этот лист в ящиках созревает до готовности к потреблению.
