А вот в части договора с СССР вышла неувязочка. Не мог в этой реальности Гитлер искать дружбы с государством, чьи войска оккупировали часть Германии (имеется в виду, конечно, Пруссия). И тогда хитрюга Риббентроп предложил ход конём. Германская делегация неожиданно прибыла в Хельсинки. Тогдашний президент Финляндии открыто симпатизировал Германии, и охотно пошёл на подписание торговых соглашений (Конституцией СССР такое не возбранялось). Впрочем, Москва не сильно-то и противилась: торговля – дело выгодное. Так Гитлер, обезопасив себя от объявления войны со стороны сильных держав, в мгновение ока слопал Чехословакию. Маннергейм, сменивший на посту президента Финляндии потерявшего доверие избирателей из-за связей с фашистами предшественника, договора с Германией денонсировать не стал – с чего бы, собственно? И вот теперь, в полном соответствии с буквой союзной Конституции, которая предусматривала возможность объявление войны без согласования со странами – членами Союза исключительно в случае прямой агрессии против самого Союза, или государства, с коим имелось соглашение о взаимопомощи (при чём тут Польша?), президент Финляндии встал на защиту торгового партнёра своей страны. Впрочем, никто ему за это особо пенять и не собирался. Торговля всяко выгоднее войны. Не секрет, что через финские порты с Германией успешно торгует весь Союз.
Демарш Маннергейма негодования кого-либо из членов Госсовета, прямо скажем, не вызвал, но неловкость возникла.
Слово поспешил взять председатель КИД (Государственный комитет по иностранным делам) Виноградов.
– Уважаемый Густав Карлович действительно поторопился со своим заявлением, – взглянув на насупившегося Маннергейма, сказал он. – Дело в том, что у Госсовета нет возможности рассматривать вопрос об оказании военной помощи Польше исключительно на основании озвученной Михаилом Макаровичем телеграммы.
Кто-то согласно кивнул, кто-то недопонял, и Виноградова попросили:
– Поясните!
– Охотно, – кивнул Павел Афанасьевич. – Кем подписана телеграмма? Премьер-министром Польши. Но он не является главой государства, и его подпись под подобным документом, увы, ничего не стоит.
– Постойте, постойте, – возразили Виноградову. – Но разве в отсутствие президента, по польским законам, не премьер-министр исполняет функции главы государства?
– В этом вы правы, – согласился Виноградов. – Но в том-то и дело, что хотя президент Мостяцкий и находится под домашним арестом, он номинально является главой государства. Представьте, сегодня мы примем… допустим, что примем, – поправился Виноградов, поймав возмущённый взгляд Маннергейма, – решение об оказании Польской республике военной помощи. А завтра Мостяцкий эту помощь официально отвергнет, или, хуже того, подпишет акт о капитуляции.
– Второе вернее, – заметил Александрович, после чего в зале вновь воцарилось непродолжительное молчание, которое нарушил тот же Виноградов.
– Таким образом, мы не можем обсуждать вопрос об оказании Польше военной помощи, но… – Виноградов лукаво блеснул глазами, – но вполне можем обсудить вопрос об оказании гуманитарной помощи польским беженцам, которые тысячами скапливаются у наших западных границ.
– А что, разве наши границы закрыты для пропуска польских беженцев? – удивился кто-то из членов Госсовета.
– В основном да, – ответил, поднимаясь с места, начальник Генерального штаба СССР Абрамов: – Разрешите? – обратился он к Александровичу.
– Разумеется, Глеб Васильевич, – ответил тот, – Вам слово.
Абрамов вышел из-за стола, подошёл к карте, взял в руку указку:
– В настоящее время на союзно-польской границе работают те же пропускные пункты, что и до начала германского вторжения. Работают в усиленном пропускном режиме.
– Но этого явно недостаточно!
Абрамов повернулся на голос.
– Безусловно, – согласился он. – По решению ГКО в спешном порядке создаются ещё десять пропускных пунктов, а вблизи границы строятся несколько десятков фильтрационных лагерей, – Абрамов бросил взгляд на Сталина. Тот сидел, посасывая пустую трубку, и подтвердил его слова кивком головы. – И пункты и лагеря приступят к работе по мере готовности, то есть некоторые практически завтра.
– Медленно, – обладатель голоса был недоволен. – А нельзя ли привлечь дополнительные людские ресурсы для ускорения строительства?
– Это решается, – кивнул Абрамов. – В основном за счёт привлечения строителей из числа польских беженцев.
– Вот это правильно, – одобрил Александрович. – Как построят, так и зимовать будут! Это я про лагеря, – пояснил он собравшимся. Потом обратился к терпеливо ожидавшему у карты Абрамову – Продолжайте, Глеб Васильевич!
– Слушаюсь! Что касается границы Польши с Пруссией, то в настоящий момент пропуск беженцев там прекращён. Это вызвано тем, что германские войска повсеместно вышли к Прусскому валу.
– Я слышал, что по приказу командующего Западной группой войск граница для пропуска беженцев закрывалась при приближении германских войск на расстояние ближе двух километров. Это соответствует действительности? – спросил представитель Белорусско-Литовской Федерации Ярослав Черский.
– Соответствует, – подтвердил Абрамов.
– Имели место случаи, – не отводя взгляда от маршала, продолжил Черский, – когда не успевших пересечь границу беженцев немцы расстреливали прямо возле наших укреплений.
Абрамов взгляда не отвёл.
– Генштаб не располагает подобными сведениями, – ответил он. – Но даже если допустить, что подобное зверство имело место, то нашей вины тут нет.
– Как сказать, – покачал головой Черский, – как сказать… Закрой наши солдаты границу минутами позже, глядишь, и сохранили бы ещё несколько жизней…
– А, глядишь, и со своими бы жизнями распрощались, и допустили бы прорыв границы. Сколько тогда жизней было бы потеряно, об это вы не подумали?
– И всё-таки я бы рискнул, – сказал Черский.
– К счастью, вы сидите здесь, а Западной группой войск командует генерал-лейтенант Жуков! – жёстко ответил Абрамов. – И именно поэтому на всём протяжении польско-прусской границы не отмечено ни одного боестолкновения между союзными и германскими войсками!
Лицо Черского пошло пятнами, он попытался что-то сказать, но Александрович его остановил:
– Довольно! Бить своих, чтобы чужие боялись – не наш метод. И вы, Глеб Васильевич, тоже бросьте горячиться, вашего Жукова никто ни в чём не обвиняет. Обрисуйте-ка лучше обстановку на польском театре военных действий.
