Владимир Свержин - Сын погибели

— Увы, это правда.

— Как я уже говорил, — продолжал Сугерий, — ныне Бернар не признает над собой власти не только королевской, но и папской. Мне доподлинно известно, что Бернар изгнал из Клерво доверенного человека, присланного к нему Гонорием II. Он не дал несчастному даже утолить голод и жажду после дальнего путешествия. Бернар проповедует верховенство Божьей власти в своем лице надо всем миром. Он хочет низвести земных владык до уровня управляющих при своей персоне. Его смирение лживо, а гордыня не знает предела.

— Но ангел Господень с ним.

— Бесконечна хитрость врага рода человеческого, и козни его — не людским чета.

— Ты видишь в проповедях Бернара происки… — король перекрестился, — не к ночи будь помянуто…

— Я не исключаю этого, — пожал плечами аббат Сугерий. — А потому считаю необходимым послать гонца в Рим — с просьбой к его святейшеству учредить высочайшую комиссию для рассмотрения праведности деяний преподобного Бернара. Пока Рим в силах еще что-то сделать.

— Ты хочешь сказать, что мы сами уже не способны противопоставить ничего этому кликуше?

— Увы, мой государь, стоит нам попытаться предпринять любую малость против него, мы получим волну мятежей во всех едва-едва замиренных нами землях королевства. К тому же кому, как не Святейшему Папе, карать и миловать пастырей христианских душ?

— Аминь, — выдохнул король и прислушался: из-за двери доносилось негромкое пререкание.

— Ну что там еще? — крикнул Людовик.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулся начальник стражи.

— Там граф Фульк Анжуйский, — запинаясь, начал воин. — Он рвется к вашему величеству.

— Рвется? — переспросил христианнейший король.

— Именно так.

— Что ему нужно?

— Не могу сказать, мой государь. Но позвольте заметить: он не совсем одет.

— То есть как не совсем одет?

— Видите ли… — смутился бывалый воин, — прямо говоря, вовсе не одет.

Отец Гервасий, уже несколько лет возглавлявший Бюро Варваров в богатом Херсонесе, еще раз поглядел на тайнописную цифирь, слагавшуюся в текст категоричного, как обычно, императорского повеления. Мало кому могла прийти в голову мысль, что пергамент с прописанной сметой затрат на богоугодную деятельность церквей и монастырей Херсонесской фемы на самом деле ничего общего не имеет ни с закупкой свечей, ни с раздачей милостыни, ни с разведением садов и виноградников.

За годы беспорочной службы отец Гервасий легко приспособился читать шифрованное письмо, не складывая знаки кода в столбцы, а так — прямо с листа. Но сейчас он счел нужным проверить самого себя. Наморщившись, смиренный монах обреченно вздохнул и нехотя отправился во дворец архонта.

Блистательный дука Григорий Гаврас — архонт Херсонеса — не слишком жаловал представителя Бюро Варваров, однако же в силу обстоятельств был вынужден считаться с этим «оком государевым». Любой неосторожный шаг любого сановника неминуемо вызывал подозрения василевса, и без того не слишком доверявшего своей знати.

Увидев среди дворцовой колоннады сумрачного отца Гервасия, спешащего к нему, архонт невольно обеспокоился. Конечно, реши сей раб божий обвинить его в измене и взять под стражу, наверняка пришел бы сюда в сопровождении целого войска, но и сейчас хмурое выражение лица отца Гервасия не предвещало ничего хорошего.

— Мир тебе, сын мой, — приветствовал он архонта.

— И с тобой да пребудет благословение небес, — с деланным смирением ответил Григорий Гаврас.

— Я нынче получил распоряжение… — продолжал монах безо всякого перехода, — мне велено сообщить тебе…

— Ну что же ты умолк, сообщай. — Архонт сделал знак рукой, приглашая гостя в тронную залу.

— Василевс намерен отправить Симеона в земли франкской империи.

— Моего сына? — нахмурился повелитель Херсонеса. — Зачем?

— Об этом я должен говорить лично с турмархом.

— Но он болен, — отрицательно покачал головой Григорий Гаврас. — Никого не желает видеть. Все то время, которое остается у него от ратных дел, проводит в уединении, погруженный в безмолвную тоску.

Гервасий вздохнул, сочувствуя печали отца.

Не так давно отважнейший из воинов Херсонеса — славный предводитель конной рати — Симеон Гаврас отправился в Кияву, дабы сопроводить племянницу василевса, Никотею. Его путешествие было долгим, а возвращение печальным. В первые дни сын архонта походил на безумца: отказывался от еды, молчал и смотрел, будто сквозь людей, не замечая чьего бы то ни было присутствия. Со временем начал разговаривать, но по-прежнему оставался мрачен, точно душу его язвила незаживающая рана.

Прямо сказать, история, поведанная в Херсонесе пройдохой-авантюристом Анджело Майорано, доставившего скорбного духом турмарха в родные пенаты, мало удовлетворила представителя Бюро Варваров. Рассказы о чудом расступившихся водах Светлояр-озера и Владимире Мономахе, обратившемся в змея, представлялись ему досужей выдумкой, более того — наглой ложью. Но слова Майорано подтверждали воины кортежа. Отец Гервасий был склонен заподозрить сговор, но тут Симеон, выйдя из оцепенения, собственными устами повелел наградить Мултазим Иблиса, как называли Майорано на Востоке, и отпустить, вернув ему захваченный корабль.

Григорий Гаврас чуть замедлил шаг возле распахнутой перед ним двери.

— Турмарха ко мне! — скомандовал он дежурившему у входа в тронную залу офицеру стражи.

— Ты намерен говорить с ним один на один? — Архонт повернулся к идущему следом монаху.

— У меня не было повеления держать распоряжение василевса в тайне от вас, но оно не должно получить огласку за пределами этой залы.

Турмарх Херсонесской фемы Симеон Гаврас не заставил себя долго ждать. Он явился пред отцовские очи, сверкая вычищенной до блеска чешуйчатой броней, в развевающемся пурпурном плаще, с мечом у пояса.

— Ты звал меня, отец?

Архонт указал взглядом в сторону Гервасия.

Симеон равнодушно взглянул на монаха и, отведя глаза, неприязненно поджал губы.

— Да простит меня доблестный воитель, я лишь выполняю предначертанное василевсом. Распоряжение тайное и требующее немедленного исполнения.

Турмарх безмолвствовал.

— Оно касается некоей особы, вам хорошо известной, может потребовать от вас не только храбрости, но также ловкости и мудрой предусмотрительности.

Симеон Гаврас продолжал бесстрастно рассматривать отца Гервасия, точно видел его впервые в жизни.