Майор напрягся и сел прямо.
— Твое счастье, что анонимка, и еще большее — что я в своем кресле скоро десять лет сижу. Хвала Аллаху милосердному, всех кругом знаю и могу тихонько договориться. Ну выпили молодые офицеры, — глядя прямо в глаза, пожурил надполковник, — ну языки распустили. Что они все на голову контуженные и рассуждают про воровство на самом высоком уровне — так ведь без конкретики, и имени нашего замечательного Кагана и его семьи не порочили. Хотя и стоило бы, — после паузы добавил. — Но что они совсем не соображают, с кем и при ком говорят, — так это ни в какие ворота не лезет. Головой думай! — рыкнул надполковник в полный голос. — Кто там у вас такой весь из себя доносчик нарисовался. Заговорщики нашлись! Идиоты! Распустились! Забыли, как это у нас делается. Кто не доносит — не патриот. За ложные сведения доносчик не отвечает. Делу только потому и хода не дали, что стеснительный тип оказался. Имени не захотел сообщать. Наверняка кто-то свой и прекрасно знает, что вместо повышения получит от меня крупные неприятности. Только я не всесилен, — тоном ниже сообщил надполковник. — Накатает донос в дворцовую канцелярию или просто во Владимир — и легко не отделаетесь. И на заслуги не посмотрят. Выжгут крамолу начисто, да и меня на пенсию: за утерю бдительности. Ты все понял? — спросил с нажимом.
— Так точно, господин надполковник, — деревянно ответил Юнаков.
— Тогда ступай и делом займись. Своими прямыми обязанностями. И не вздумай выяснять отношения публично, с дуэлями и прочими глупостями. Таких давят тихо и без присутствия свидетелей. Без благородных жестов и длинных разговоров. Но только если уверен, что не ошибся. Думай!
1935 год
Я попытался вывихнуть челюсть при помощи зевка и поспешно отложил книжку. Автор, конечно, большой специалист по истории, но я в огромном количестве китайских имен просто тону. Запомнить их куда сложнее, чем любые правила этикета. Кому нужны эти нудные подробности правильного поведения при императорском дворе? Зато экзотика, и сразу ясно — историк не лаптем щи хлебал. Он, без всяких сомнений, вкушал палочками рис.
Циси — это не имя императрицы, на самом деле ее звали Ланьэр (Орхидея). Подлинные имена членов императорской семьи запрещено произносить под страхом смертной казни. И это крайне важно, если удастся забыть, что она уже больше двадцати лет смирно лежит в могиле. Хотя кто ее знает, может, и пытается потихоньку выкопаться. Вряд ли ей может нравиться происходящее в Поднебесной.
Непонятно — откуда такое странное название? Так нет никакого Китая!
В пятнадцатом веке нередко для Северного Китая использовалось название «Китай» и его производные, а для Южного — Чина (Хина, China). Даже название звучит для европейского уха странно: Чжунхуа Миньго. Китайская республика. Слово China (немецкий и английский — China; французский — Chine) произошло от слова «ча» (т. е. «чай»). Есть еще предположение — от слова «чоу» («шелк»). Ничего более интересного в средневековом Китае не имелось.
Если во внешнем мире Китай выступает как символ абсолютного единства, то внутри страны никакого «единого Китая» не существует. Исторически страна складывалась постепенно как результат слияния самых разных племен, царств, народностей, говорящих на разных языках, имеющих разное происхождение и, как следствие, разные национальные традиции. Поэтому говорить о некоем абстрактном китайце можно с большой натяжкой.
Упустили мы Китай. Как есть упустили. И отмахиваться, указывая на внутренние проблемы, не стоит. Сложность даже не в происходящем сегодня, а в старательном нежелании позднего Каганата к серьезным контактам с иноверцами. Даже торговля у нас была кривая. Через Маньчжурию и обставленная тысячей сложностей. А ведь был момент, когда вполне могли показать кукиш европейцам и влезть в страну обеими ногами.
Салимов незамысловато продолжил прежнюю политику на Востоке. Правда, Синьцзян с Монголией из протекторатов превратили в очередные русские волости и Мукденскую провинцию под себя подмяли, но это уже по инерции. Не отдавать же японцам. Чисто на жадности выехали и из желания показать, что с Русью и при новой власти считаться необходимо. Зато закрыли глаза на все остальное, отделываясь минимальной помощью. Вот и доигрались.
Хотя кто его знает, может, оно и к лучшему. До серьезных столкновений с Микадо так и не дошло. Лезут японцы на юг — попутного им ветра. Все лучше, чем на север. Двадцать лет назад мы бы не потянули серьезной войны, да еще и с англичанами за спиной у самураев. Что ни делается, все к лучшему.
Я захлопнул дверь в купе, закрыл на замок и поспешно направился в сторону вагона-ресторана. Меньше всего хотелось Любку раздражать. Настроение у нее в последнее время как ветер меняется. То ураган бушует, то ласковое дуновение. Ничего странного. Явный конфликт интересов наблюдается. Мне вот тоже не нравится идея оставить Глеба дома, даже при наличии замечательной бабушки (моей мамы), так давно мечтающей о внуке, что можно не опасаться недогляда и расхлябанности в присмотре. Тащить не дожившего до двух лет ребенка неизвестно куда — та еще морока для всех. Оставалась бы дома, и все в лучшем виде. Так нет же. Отпустить меня в свободное плавание категорически отказывается. Исключительно ехать вместе, как будто я сам себе придумал командировку. Работа у меня такая.
Оно даже приятна такая подозрительность: где-то у Любки в голове крепко засела мысль о моей неотразимости в смысле женского пола. Явных приступов ревности не наблюдается, но стоит слегка задуматься — и сразу заметно. Никуда один не хожу: не пускает. Увы, я уже не мальчик, чтобы бегать за китаянками. Да и не нравятся они мне. Маленькие и все, включая самых нищих, европейцев за варваров держат. Можно подумать, их многотысячелетняя история вкупе с Конфуцием создала замечательное государство.
Как же. Еще до Австрийской регулярно все подряд нарезали кусочки от «Великого» Китая. Кому что нравится. Тайвань — Японии, Северную Маньчжурию — Руси, Гонконг — Англии, Циндао — Германии, Дайрен — опять Японии. Даже португальцы Макао хапнули. Тоже мне великое государство. Это не говоря про всякую мелочь вроде неравноправных договоров с европейцами, создающими международные сеттльменты[4] в портовых городах, где они неподсудны императорским властям.
Пока европейцы на фронтах Великой войны увлеченно стреляли друг в друга на западе континента, на востоке случилась революция. «Правящую из-за занавески», что по-китайски означает просто регентство, свергли и, как водится, вместе с семьей не то удавили, не то отравили. Жалельщиков не обнаружилось. Она всех давно достала своей безудержной расточительностью и абсолютным отсутствием интереса к происходящему в стране. Хотя, возможно, это преувеличение революционеров: оправдать себя надо. Не настолько я силен в подробностях тех времен. В одна тысяча девятьсот десятом году я на фронте сидел и не интересовался международными новостями. Все больше был обеспокоен происходящим с той стороны нейтралки.
А сейчас эти вещи представляют собой разве что историческую ценность. Кто был прав, а кто виноват, изучать поздно. Интереснее, во что вылилось. Я ведь не историк, а журналист. Меня волнуют все больше новейшие события. Но чтобы понимать происходящее сейчас, иногда надо и в прошлое залезть.
Вот свергли верховную власть, а дальше? Куда идти и какие реформы проводить? Моментально обнаружилось расхождение во взглядах у пламенных революционеров. Общим у них было исключительно желание свергнуть династию. Все срочно принялись выяснять, кто теперь главный. Очень скоро обнаружилось, что все руководители страшно большие патриоты и видят в этой роли исключительно свою любимую персону.
То, что в Китае называлось армией, существовало по территориальному признаку, кроме очень малого количества личных полков императора. Этих разогнали моментально, да они практически и не сопротивлялись. А территориалы подчинялись напрямую губернаторам провинций. И тут выяснилась изумительная вещь. Большинство из них существующее положение, когда не требуется отправлять налоги в Пекин, прекрасно устраивало.
Попытки коалиционного центрального правительства навести хоть какой-то порядок с треском провалились. У него не было ни сил, ни авторитета. Ко всему еще китайцы только называются китайцами. На самом деле только официально в стране пятьдесят шесть национальных меньшинств, а языков (даже не диалектов, а именно языков — группы населения друг друга элементарно не понимают) за две сотни набирается.
Южные провинции и по населению, и по языкам очень сильно отличаются от северных. Пекинец не понимает шанхайца, житель Гуандуна — сычуаньца. Иногда в уездах одной провинции неспособны нормально договориться. Они другие и, естественно, лучше и правильнее. Особенно это заметно, когда отдельные отрасли в промышленности или торговле монополизируются выходцами из какой-то провинции или народности.
