Бензина не было второй день, часть занятий отменили, и полк отдыхал. Вчера провели полковой чемпионат по футболу, в котором с разгромным счетом победила вторая эскадрилья. Сегодня, ближе к вечеру, планировался такой же турнир, но уже по волейболу. Впрочем, любители играли уже сейчас – изредка ветер доносил стук мяча с площадки и возгласы игроков. Их забивали крики и визг купальщиков с расположенного метров на двести ниже по течению пляжа. Ноздри щекотал дымок костра. В принципе, пойманного улова уже давно хватало на две ухи, но Виктор не хотел прерывать процесс. Клевало очень уж хорошо.
За спиной послышался шорох, звук шагов, металлическое позвякивание. По тропинке, держа в руках здоровущий закопченный котелок и не менее закопченный чайник, спускалась Майя.
– Вот ты где, – заулыбалась она, – еле нашла. Ну и жара. Я мокрая как мышь. Пока донесла, думала, что в обморок грохнусь.
– А Лешка с Ольгой где? – спросил Виктор. Замаячила перспектива продлить рыбалку. Начинать варку ухи без главных вдохновителей и организаторов не следовало.
– В город побежал твой Лешка. И Ольку с собой забрал. – Майя уселась рядом, толкнув его в бок. От нее пахло вином и потом.
– Так это они только через час будут! – обрадовался Виктор. – Я еще рыбки наловлю!
– Он сказал, чтобы начинали, – обломала его девушка, – не ждали их. Я соли прихватила и лавровый лист. Остальное они принесут.
Виктор со вздохом принялся сматывать удочку: предстояло собственно самое важное и ответственное занятие на сегодня – варка ухи. Эту идею, стоило ему увидеть вчерашний Викторов улов, придумал и озвучил Лешка Соломин. Поскольку Лешка со своей Ольгой не расставался, то Виктору, чтобы не сидеть совсем одиноким дураком, пришлось звать Майю.
– Рыбу чистить умеешь? – спросил он. – Я пока воды наберу. Тут, ниже, родник есть.
– Потом рыбу, – отрезала девушка, – ты как хочешь, а я пойду купаться. – В глазах у нее плескалась ядовито-гремучая смесь, и Виктор решил, что она снова что-то задумала. – Время еще есть! – Она сказала эту фразу с необычной интонацией, но он, сматывая удочку, не обратил на это внимания.
Когда он пришел с водой, Майя уже разделась и стояла по колено в реке. Она была в костюме Евы: сияла не видевшая загара белая кожа, лишь шея и руки выделялись краснотой. Услышав топот, она обернулась и, улыбнувшись, приглашающе помахала рукой. Его взгляд прилип к слишком крупным для ее роста грудям, к темному треугольнику волос на лобке. Он только теперь понял, что означала ее фраза про время. Понял, что не нужен никакой шелк, ничего. Понял, что стоит ему сейчас шагнуть в эту зеленоватую, прохладную воду, и он все получит, вот только верным мужем после этого уже не бывать. Впрочем, думал об этом Виктор недолго, максимум секунду, пока снимал гимнастерку. Еще через десять секунд он уже рассекал телом воду, стремительно догоняя весело визжащую девушку…
…«Як» отчаянно маневрировал, с оконечностей его крыльев срывались белесые жгуты воздуха, он крутился, стараясь хоть перегрузкой, хоть хитростью сбросить с хвоста противника. Но все было тщетно, Виктор прочно висел сзади, периодически загоняя свою жертву в кольца прицела. Наконец ему это наскучило, да и отведенное время подходило к концу.
– Бой окончен. Двадцать девятый, на посадку.
Когда Саблин выбрался из кабины, Остряков, его противник по учебному бою, уже стоял возле командирского самолета. Выглядел он печально, весь мокрый, вымученный.
– Разрешите получить замечания.
– Прогресс есть, Коля, но все равно хреновато. – Виктор устал куда как поменьше, но на гимнастерке тоже проступили мокрые пятна. – Ты зачем все время в вираж лезешь? Инициативу отдаешь. К тому же немцы им тоже не брезгуют, сколько раз со мной крутились. В общем, не делай из него культа, – он засмеялся, – давай, тащи модельки, сейчас этот бой на земле разберем.
Остряков убежал, а Виктор задумчиво пошел по стоянке. Солнце припекало, сильно пахло примятой травой и почему-то морем. Хотелось на речку, искупаться, просто полежать, загорая, но впереди было еще два учебных боя, четыре часа занятий с курсантами, а после куча бюрократической писанины и изучение краткого курса ВКП(б). Он грустно вздохнул, поняв, что на вечерние танцы скорее всего уже не попадет. Времени на отдых не хватало катастрофически, особенно после того как сам же и написал заявление в партию. А куда деваться? Похоже, что в прошлое он попал уже безвозвратно, а будучи беспартийным, рассчитывать на карьерный рост особо не стоило.
– Возду-ух!
Пронзительный вопль прервал размышления. Саблин увидел, как со стороны солнца к аэродрому пикируют две хищные серые тени. Показалось, что они пикируют прямо на стоянку, прямо на него, Виктора, и он что было мочи припустил в сторону. Увидев, как от вражеских самолетов отделились темные точки, рванул быстрее, но понял, что не успевает. Хлопки зениток совпали с воем падающих бомб, и Виктор рухнул на землю, стараясь вжаться в нее посильнее.
Рвануло впереди, метрах в пятидесяти, потом ближе, да так, что вздрогнула степь, потом земля буквально подпрыгнула и с силой ударила в грудь, и тотчас рвануло где-то сзади. По спине и голове забарабанили мелкие камешки и мусор, здоровенный ком земли сильно ушиб руку. Его окутало пылью, запах сгоревшей взрывчатки буквально раздирал горло, в ушах стоял колокольный звон. Когда Виктор пришел в себя, на аэродроме уже была тишина, не стреляли зенитки, не звенели в небе вражеские моторы. Он убедился, что, не считая ноющего предплечья, в целом не пострадал, и наконец-то поднялся на ноги. Первое, что Виктор увидел, был торчащий хвост неразорвавшейся авиабомбы. Он был буквально в паре метров, серый, смертельно опасный. Его пробил холодный пот. Он бочком двинулся назад, забыв, как дышать, боясь услышать щелчок взрывателя. Отойдя метров на двадцать, снова кинулся бежать, но уже обратно, к стоянкам.
Два вражеских истребителя-бомбардировщика скинули на аэродром восемь пятидесятикилограммовых бомб. Ни дежурное звено, ни зенитная артиллерия не смогли им помешать. Семь бомб взорвались, наделав на краю взлетной полосы воронок, восьмую вечером подорвали саперы. Осуществи немцы сброс чуть позже – и смерть прошлась бы по забитой людьми стоянке, но они поторопились, и погиб только замполит третьей эскадрильи капитан Левушкин. Он бежал вслед за Виктором и был убит осколком.
Дальше началась начальственная истерика. На аэродроме очень некстати оказался начштаба дивизии, и то, как они с Шубиным материли друг друга, слышал весь полк. Потом уже Шубин, злобный, заикающийся от бешенства, буквально порвал комэска-один Иванова и его дежуривших летчиков. Затем прилетел комдив и порвал уже и начштаба и Шубина, в общем, всем, кто смотрел за этим издалека, было весело.
Как считал Виктор, комполка был не виноват. Немцев прозевали посты ВНОС, и, когда они появились над аэродромом, взлетать было уже поздно. Зенитчики тоже проспали их появление, открыли стрельбу в самый последний момент, когда бомбы были уже сброшены. Тридцатисемимиллиметровые огурцы, летящие вслед вражеским самолетам, придали тем изрядной прыти, и враги быстро скрылись из виду. Но Виктор еще при их атаке успел разглядеть, что это были не «мессера». Они были слишком уж лобастыми, с другой формой фюзеляжа и крыльев, даже звук их моторов был другим.
День оказался безнадежно испорчен. И было даже не столько жаль погибшего Левушкина, – покойный был, в общем, неплохим человеком, – Виктору было жаль себя. Торчащий из земли хвост авиабомбы вновь и вновь вставал перед глазами, вызывая неприятный холодок внизу живота. Смерть прошла буквально в волоске, лишь мимоходом мазнув взглядом, и этот взгляд продирал до печенок…
…Проснулся Саблин от того, что что-то щекоча мазнуло по лицу и качнулась кровать. В комнате была прохладная темень, за открытым, незанавешенным окном тоже. Вокруг была тишина – полк еще спал. По полу зашлепали босые ноги, что-то звякнуло, и послышалось бульканье. Продрав глаза, он увидел белеющую во мраке невысокую округлую фигурку Майи. Девушка пила воду из чайника.
– Будешь? – спросила она. – Ты меня разбудил. Хрипел что-то во сне и зубами скрежетал.
Холодная вода полилась в пересохшее горло, освежая и возвращая к жизни. Кошмарный сон растаял бесследно, оставив после себя липкий пот и бешено колотящееся сердце. Он поднялся с кровати и пошел к умывальнику. Вернулся мокрый, посвежевший, завалился на кровать, думая урвать еще часок сна. Майя сразу по-хозяйски закинула на него ногу и обиженно зашептала:
– А все-таки ты, Витя, козел. Ты зачем вчера пьяный приперся? В следующий раз прогоню, – она сердито засопела, – будешь Дуньку гонять.
Он не ответил. Хотелось спать, а разговаривать и уже тем более оправдываться не хотелось.
– А что это за хромой старлей, с которым ты обнимался? – спросила Майя. – Что сегодня у штаба весь день отирался.
