- Да-да, Герман, - яростно прошипела Дагмар, всего парой фраз заставив бедного секретаря Оома смертельно побледнеть. - Мы тоже так думаем. Он не отступится, даже перед памятью своего любимого брата. Но что же именно вам, сударь, жаль? Жаль, что вы ничем не можете мне помочь? Или помешать самозванцу? Или, жаль, но вы не намерены в этом всем участвовать?
- Вы не справедливы ко мне, Мария Федоровна, - еще раз поклонился я. Поклонился, хотя очень хотелось сделать два быстрых шага, схватить ее за тонкую талию, и впиться в ее губы долгим, выбивающим дыхание, поцелуем. - Вы называете меня своим рыцарем, и не верите, что я стану бороться за вас при любых обстоятельствах?!
- Поклянитесь же в этом, Герман Густавович! Теперь же! Клянитесь самым дорогим, что есть в вашей жизни! Своим сыном, Александром, клянитесь!
Это было жестоко! И обидно. Особенно - учитывая то, что знаем, надеюсь, лишь мы с датчанкой. Да чего уж говорить. Подло это было. И я не скрывал крупные, катящиеся по щекам капли слез, по дороге к своему рабочему кабинету в Малом Эрмитаже. Слезы по умершему другу, и по убитому очарованию Дагмар. Соленую горечь разочарования и боли от нестерпимой нежности к самому драгоценному, что у меня еще оставалось в этой, второй жизни.
В мае шестьдесят девятого Наденька родила мне второго сына. Александра. Сашеньку. Малюсенького, вечно чем-то озабоченного, забавного человечка. Полную противоположность старшего - серьезного и рассудительного Герочки. Одно только угнетало мою душу. Мой младшенький болел слишком часто. За неполные шесть лет успел собрать большую часть детских болячек, от колик в животике, до ветрянки и свинки с корью. Доходило до того, что все то время, что Сашенька проводил вне постели, стало у нас в семье восприниматься за праздник.
Клятву именно его, этого болезненного, хрупкого ребенка, жизнью услышал из моих уст доверенный секретарь императрицы. И это было еще более жестоко, потому как она, Ее Императорское Величество, Мария Федоровна, требовала от меня в зарок другую судьбу. Жизнь другого человека. Того, что с раннего утра двадцать третьего января сего года, является юным властелином и самодержцем Всероссийским, императором Александром Третьим.
§5.2. Февральская резолюция
§5.2. Февральская резолюция
- Единственное, что представители высшего дворянства действительно хорошо умеют делать, так это плести интриги. И стоит совсем чуть-чуть зазеваться. Не вовремя отреагировать или попустить им какую-нибудь выходку, так, оглянуться не успеешь, как интрига неким волшебным образом преобразуется в заговор, - заявил Николай в феврале шестьдесят девятого, когда ему донесли, что в столицу съехались представители наиболее консервативной части дворянства. Включая, как ни странно, и дальних родственников царской семьи. Или, если точнее - двоих правнуков Екатерины Великой, двух Алексеев, Павловича и Васильевича Бобринских. Потомки внебрачного чада, родившегося у Екатерины от связи с Григорием Орловым.
Коронация Николая прошла, и желающие выразить верноподданнические чувства уже могли это сделать в Москве. Так что, естественно, "цвет дворянства" поспешил в столицу не просто так, а с высокими намерениями и по приглашениям того самого Шувалова.
Деятельный господин, ничего не скажешь. С образованием у него большие проблемы. Пажеский корпус, несомненно, хорош, как лучшее учебное заведение, готовящее офицеров. А вот обо всем, что касается вопросов политики или экономики, там даются весьма поверхностные знания. Добавить сюда искреннюю любовь ко всему английскому, и мы получим портрет этого примечательного великосветского баламута.
Так вот. В том феврале наш Петр Андреевич, решил, что наступило самое подходящее время для организации некоего прообраза консервативной дворянской партии. Чтобы, едрешкин корень, поддерживая друг друга, занять в новом правительстве высшие должности, и тем самым оказывать влияние на общую политику молодого Государя.
Тогда, шесть лет назад, довольно было донести до неформального лидера интриганов, графа Шувалова, царское неудовольствие, чтоб проблема разрешилась как бы сама собой. За графа вступился было генерал-фельдмаршал, князь Барятинский, которого почивший в Бозе Александр Второй считал своим другом, и который мог рассчитывать на особое к себе отношение Николая. Но и князь уехал из дворца ни с чем. Николай еще не слишком уверенно ощущал себя на царском престоле и терпеть присутствие в Петербурге какую-то, им не санкционированную, организацию был не намерен.
Князь Александр Иванович так же, как и Шувалов, слыл англоманом. Да еще каким! В подаренном царем Освободителем имении, в Скерневицах, что неподалеку от Варшавы, Барятинский вел жизнь настоящего лендлорда. Ланч в полдень, газоны, слуги в ливреях и охота на лис. В салонах Петербурга, особенно тех, где симпатизировали идеям славянофилов, над увлеченностью прославленного военачальника тихонько хихикали, на что фельдмаршал вроде бы внимания не обращал. И, тем не менее, примкнул-таки к "партии" консерваторов, а не реформаторов, как его дальний родственник, князь Владимир Барятинский.
Спустя пару лет, когда на базе некоторых структур Генерального Штаба и Третьего Отделения ЕИВ канцелярии, была создана Служба Имперской Безопасности, начальствовать Третьим Отделением СИБ - Общественного благочиния и порядка - по сути - политической полицией страны, был назначен именно граф Шувалов. И вот тогда-то его вожделенная партия дворянских консерваторов все-таки была создана. Естественно негласно. Без торжеств и объявлений в газетах. Без печати, фирменных бланков и растяжек через Невский проспект. Одни партийные "съезды" и поддержка единой, чаще всего диктуемой Петром Андреевичем, линии.
Благо, в СИБ, кроме тайной полиции, было еще несколько, частично дублирующих друг друга Отделений. Второе Отделение - Противодействия Злокозненным Действиям, или если в переводе на человеческий язык - контрразведки, возглавлял генерал-адъютант Николай Владимирович Мезенцев. Которого Николай, как бы… кхе… кхе… попросил присматривать за деятельностью коллеги по СИБ. Так что обо всех начинаниях консерваторов проанглийского толка мы узнавали едва ли не в тот же день, что и Шувалов. Изредка Николай Владимирович копии писем "в клювике" приносил, или тщательно зафиксированные высказывания основных поднадзорных персонажей.
Нужно сказать, что, совершенно неожиданно для меня, и к вящей радости шуваловской клики, в семьдесят первом Николай все-таки "поддался" давлению консерваторов. Целый ряд записных соратников графа Петра Андреевича получили высокие государственные должности. Либералы были впервые, с момента оглашения Манифеста, уязвлены.
Однако у каждой медали всегда есть оборотная сторона. И решить, будто бы молодой Государь действительно склонился мыслями в сторону дворянских проанглийских консерваторов, мог только человек знакомый с Николаем по газетным статьям и парадным портретам. Потому как, если тщательно всмотреться в личности назначенных, вдруг выяснится, что они, эти господа, в большинстве своем отлично дополнили команду, готовящуюся к глобальным преобразованиям страны.
Да, конечно. Самуил Алексеевич Грейг, ставший товарищем министра финансов империи, числился консерватором. И в министерстве сразу же стал оппонентом фритредерским идеям махрового либерала Рейтерна. Зато Грейг был яростным сторонником сокращения государственных расходов, готовый ковыряться в бесчисленных пыльных бумажках, выискивая возможность экономии. И уж кому, как не ему было с восторгом встретить известие о введении протекционистских таможенных тарифов?!
А когда в кресло опять-таки заместителя, то есть - товарища - министра Путей Сообщения попал другой "консерватор" - генерал-лейтенант, граф Алексей Павлович Бобринский, государственный контроль за строительством железных дорог приблизился к идеалу. Где не хватало авторитета правнука Екатерины, вступал его единомышленник из министерства финансов. Где в дело должны были вступить высокородность и принадлежность к высшему свету - вспоминалось о принадлежности графа к царской семье. Дошло до того, что, к неудовольствию Великого князя Константина, Бобринский с Грейгом подали в канцелярию ЕИВ прожект о выкупе контрольных долей всех существующих чугунок, и о законе, согласно которому все вновь выдаваемые концессии на стальные пути должны были включать условие об обязательном преобладании государственной доли акций над всеми иными. Причем, что самое забавное, финансировать эти преобразования, соратники Шувалова и предшественники Мавроди, предложили путем проведения колоссальной государственной лотереи.
