зато плечи у него были, как у быка. Бил он не как девчонка. Он всегда бил на совесть. Петерсон испытал это на собственном опыте. Его голова дернулась в сторону. Джим не стал доставлять япошке удовольствие и уклоняться, хотя рот его наполнился кровью.
Чёртов япошка вернулся в начало строя и пошёл по второму кругу. Он кричал на американцев. Кричал он по-японски, однако свои слова подкреплял жестами. Он отлично изобразил расстрел, повешение и перерезание горла - последнее сопровождалось очень натуралистичными звуковыми эффектами. Затем он ткнул пальцем в пленных. "Вот, так с вами и поступят".
Петерсон решил, что всё произойдёт прямо здесь. Но не произошло. Сержант отрядил троих охранников и те повели оставшихся девятерых членов отряда смертников обратно в Опану, самую северную точку Оаху, туда, где почти сразу после окончания боев был образован лагерь для военнопленных. По пути они не получали ни еды ни воды. Если кто-нибудь останавливался по какой-то нужде, япошки гнали его вперед прикладами.
Через день Петерсон решился на ночной побег. Вряд ли он что-то потеряет, если его при этом застрелят, решил Джим. Точно так же они поступят с остальными, поэтому хуже, чем сейчас им уже не будет. Исчезнуть при малейшей возможности - его единственный шанс.
Этого шанса он так и не получил. Перед самым закатом япошки привели смертников в город Ваимеа, что располагался на северном берегу острова. Ночь парни провели в тюремной камере. Все в одной. Очевидно, что камера эта совсем не предназначалась для содержания девяти человек. Они набились туда битком, а чтобы лечь, им приходилось ложиться друг на друга.
Никто их не кормил. Но, поскольку тюрьму строили американцы, а не японцы, камеры были оборудованы краном с холодной водой и туалетом. Джим Петерсон пил, пока вода, казалось, не начнёт вытекать из ушей. Он умыл лицо и руки. Остальные сделали то же самое. А звука смываемой воды в унитазе они не слышали уже очень давно.
Когда наступило утро, япошки выгнали всех на улицу. Ожидая, что больше они воды не получат, парни заблаговременно ещё раз умылись и напились. В этом они оказались совершенно правы. Из-за того, что пленные не выглядели деморализованными и подавленными, как того хотели япошки, те гнали их без остановки на северо-восток до самой Опаны. Малейшее промедление вызывало тычок штыком в бок или удар прикладом по почкам и рёбрам.
Разумеется, из-за высокого темпа пленных охранники и сами были вынуждены идти быстро. Но всё же они хорошо питались и не изматывали себя непосильным физическим трудом. Возможно, добравшись до Опаны, они и устали. Джим же чувствовал себя вусмерть измотанным.
Япошки с радостью довели бы это дело до конца. Всех смертников поместили в камеры для приговоренных. Размеры этих камер не позволяли ни выпрямиться во весь рост, ни прилечь. В них пленники провели десять дней, получая скудную порцию риса и воды, достаточную лишь для того, чтобы едва-едва поддерживать жизнь.
Когда Петерсона, наконец, вывели из камеры, он едва мог стоять. Остальные чувствовали себя не лучше. К ним подошел офицер, рядом, как приклеенный, семенил переводчик. Это встревожило Петерсона. Если япошки собирались сказать пленным нечто такое, чтобы те поняли, ничего хорошего это не сулило.
Держа ладонь на рукояти меча, офицер пролаял что-то по-японски.
- Вы нарушили свои обязательства, - произнес переводчик. - За это нарушение вы будете наказаны. Отныне вы лишены тех привилегий, дарованных вам ранее.
Петерсон едва не рассмеялся ему в лицо. Если бы рассмеялся, офицер, без сомнений, вынул бы меч и отрубил ему голову. Джиму всё ещё хотелось жить, хотя в данный момент, он не мог объяснить, зачем.
Прозвучала ещё одна преисполненная ярости фраза на японском.
- Вас отправят строить дорогу в долине Калихи, - сказал местный япошка. - Таким будет ваше наказание.
Складывалось впечатление, будто он направлял их на Чёртов остров*.
Офицер снова прорычал. Переводчик не стал ничего говорить, видимо, и не надо было. Офицер выпрямился по стойке "смирно". Это могло бы выглядеть впечатляюще, если бы он был выше 170 сантиметров. Вместе с остальными членами отряда смертников, Петерсон поклонился. Они прекрасно знали, чего хотели япошки.
Когда офицер развернулся и ушёл вместе с переводчиком, Петерсон позволил себе вздох облегчения. Насколько он мог судить, они легко отделались. Строительство дорог - это строительство дорог. Что ещё они могли ему устроить после всего пережитого?
И где вообще, блин, эта долина Калихи?
Капрал Такео Симицу оглядел своё отделение.
- Что, парни, готовы вернуться в Гонолулу? - спросил он.
- Так точно, господин капрал! - разом выкрикнули бойцы. Разумеется, они изо всех сил кричали "Хаи!". Он младший командир, а они - его подчинённые. Если они будут ему досаждать, он мог их отхлестать или избить, и никто не посмеет даже слова сказать. Нет, не совсем так. Командир взвода лейтенант Хорино сказал бы: "Отлично! Продолжайте поддерживать дисциплину!". Но никто из вышестоящих командиров не стал бы возражать.
Только, как правило, он их не бил. Капрал чаще улыбался и ещё чаще смеялся. Капралом он стал относительно недавно. Командиры волновались, что он был слишком легкомысленным для такой должности. Но Симицу сражался, и сражался хорошо, сначала в Китае, затем, переплыв через Тихий океан, уже здесь, неподалёку от этих мест. Получив повышение, ему удавалось поддерживать дисциплину среди своих солдат без насилия, к которому зачастую прибегали другие капралы и сержанты.
- Ну, тогда, идём, - сказал Симицу.
Весь их полк перебрался из Гонолулу на побережье неподалеку от Халеивы на северном берегу Оаху, дабы оказать сопротивление возможному американскому десанту. Десант не высадился, этому поспособствовал японский флот. Теперь полк возвращался на исходные позиции.
- А здесь хорошо. Жаль будет уходить, - произнес Сиро Вакудзава.
Он был прав. В этих местах папоротник рос прямо перед вырытыми японцами окопами, на тропическом ветру качались кокосовые пальмы (те, что уцелели после японских бомбежек), океан здесь имел неописуемо прекрасный цвет, переливающийся всеми оттенками синего. Однако Вакудзава, который на момент высадки на Гавайях был зеленым новобранцем, оставался настолько легкомысленным, что на его фоне даже Симицу выглядел ворчливым брюзгой.
-
