Князь дождался, пока товарищи загерметизируются и открыл шлюз. Станция чихнула, выпустив наружу облако пара пополам с пеплом.
Придерживаясь обшивки, они переползли вперед и неуклюже, но более-менее связанно они выстроились в линию, перекрыв направление подлета американцев, прижавшись спинами к обшивке «Святой Руси». Мир перед ними делился полукругом земного диска на две части. Слева вверху – чернота неба, справа – пестрая Земля. На фоне облачных полей, покрывших Австралию американские ящики казались неподъемно-тяжелыми.
Князь, хоть и знал, что голос его никуда не уйдет все-таки скомандовал, поднимая руку вверх.
– Внимание!
По спине скользнул торжественный холодок. Не страх, но понимание причастности к Истории. Первая схватка новой эры! Еще нет ни тактики, ни стратегии, только злость, только сила…
Показывая что делать, Гагарин уперся в станцию, направив загороженное тонкой мембраной жерло в сторону приближающихся…
Да уж не друзей, конечно, врагов.
Год 1930. Июнь
Орбита Земли
… Пустота давила на душу так явственно, что Том время от времени поводил плечами. Только легче не становилось. Мироздание окружало его со всех сторон и каждая пара звезд казалась глазами библейского Бога с укоризной и недоумением смотрел на него, на Тома, на то, как он тащился со своим заминированным драндулетом к русской станции.
– Так надо, – сказал он то ли себе, то ли Господу. – Что они сделали с Нью-Йорком! Да им за это… А Париж?!!
Бог молчал.
– Если в курятник повадился хорек…
У его отца была своя ферма и он знал, что говорил. С хорьками не договариваются. Их отваживают или уничтожают.
Станция, изломанное причудливыми тенями сооружение, медленно увеличивалась в размерах.
Теперь она походила на три слепленных друг с другом пенала от сигар «Корона». Определить расстояние до неё в пустоте никто не умел, но ощущение того, до неё осталось 2–3 мили было настолько сильным, что Том поверил себе.
Их несло навстречу друг другу неспешно и плавно, словно и впрямь тут существовало течение.
Главный вопрос, который занимал Тома сейчас больше всего, состоял в том, видят ли их большевики или нет. Если видят, то все может кончился очень и очень плохо, а если нет… Если нет, то у них был очень жирный шанс сделать все как нужно и вернуться на Землю героями.
Чтоб подбодрить себя он подумал:
«Какому дураку придет в голову ждать гостей в этом месте?»
Он повторял это как заклинание до тех пор, пока станция не скрыла для глаз три четверти Вселенной.
До неё оставалось метров тридцать, когда ударивший навстречу сноп огня показал, что он ошибся.
… Первую космическую битву начал князь. Вполне представляя, что сейчас будет, он дернул за рычаг снизу. Беззвучно и почти без вспышки кулеврина выбросила вперед веер картечи. Отдача ударила в станцию и вырвала оружие из княжеских рук. Он дернулся, было, поймать, перехватить, но махнул рукой. Черт с ним! Все равно одноразовое.
В начавшемся сражении каждый был сам за себя. Каждый был стратегом и тактиком – никто не руководил боем и не распределял целей. Они сражались, словно первобытные люди. В каком-то смысле они и были первобытными людьми – первыми людьми новой эпохи, нового времени.
Став безоружным он, стараясь не упустить ничего, завертел головой.
Первый выстрел никуда не попал. Во всяком случае, никто из врагов не взорвался, не задымил и не вышел из боя. А вот второй снес сразу двух человек.
Безвольно раскинув руки тело первого полетело назад к уже видимым невооруженным взглядом ракетам.
Второму картечь попала в ящик, и летучий механизм завертелся, выбрасывая быстро рассеивающуюся в пустоту струю газа. Человека с него отшвырнуло в сторону и тот, извиваясь, полетел к «Святой Руси». Князь успел злорадно подумать, что пленных тут не берут, но тут грянул еще выстрел.
Сноп огня ушел вверх, в Землю. В полной тишине одного из офицеров отбросило вниз, а оружие, кувыркаясь, рвануло в сторону. Ни крика, не проклятья. Погибающий товарищ только руками крутил, надеясь найти в окружающей пустоте что-то, что позволило бы опереться о себя. Медленно, словно продавливаясь сквозь воду, он летел к земле, а за его спиной над Тихим океаном раскручивалась чудовищная спираль антициклона, делая картину смерти русского офицера до неприличия похожей на гибель мухи, увлекаемой в слив ванной.
Черт!
Князь очнулся от сковавших его ужаса и жалости.
Загораживая гибнущего товарища, мимо медленно пролетел американский аппарат без седока. Струя пара за ним безразлично рассыпалась в воздухе облачками кристалликов. Князь колебался лишь мгновение. Осторожно перебирая руками, он добрался до шлюза и, оттолкнувшись от него, полетел навстречу чуду заокеанской техники.
Все тут было медленно и неуклюже.
Ящик лениво двигался навстречу, и сам князь, растопырив руки, медленно летел к нему, надеясь, что их траектории пересекутся.
Он не рассчитал совсем немного.
Показалось, что ящик специально, приотстал, вежливо пропуская человека вперед. До шейного хруста вывернув голову, князь видел, как чудо американской космической техники уходит за спину, и взвыл от ощущения горькой несправедливости. Так не должно было быть! Не должно!
Резко, словно это могло чем-то помочь, он взмахнул рукой… Это был рывок из болота, в который тонущий вкладывает все, что у него есть, понимая, что беречь что-то на черный день – глупо. Чернее этого дня, дня уже не будет.
Большевистский ящик на теле не давал свободы движения, но его все-таки развернуло и руке удалось зацепиться за край летающего ящика. Даже не зацепиться, а всего лишь прилипнуть двумя пальцами. Секунду он висел на них, не решаясь сдвинуться с места, но смерть дышала в затылок, и, перебирая указательным и средним пальцами, князь подтянулся еще на вершок и мертво вцепился в какую-то щель, потом, пару вздохов спустя, дотянулся и до руля.
Возможности усесться, как это делали американцы, у него не было, и он повис на рогах, стараясь прижаться плотнее к седлу.
Слава Богу управление тут было как на мотоциклете – поворот рукояти и машина прибавила в скорости. Рукоять руля вниз и ящик нырнул к Земле, на себя – к станции. Приноровившись к аппарату, князь Гагарин повернулся туда-сюда. Машина слушалась, и он бросил себя вниз, вдогонку за летящим в бездну товарищем.
Когда они вернулись, битва завершилась.
Американские ракеты наплывали на станцию, оставаясь при этом чуть в стороне и выше. Теперь их можно было разглядеть и невооруженным глазом – черные бока, алые носы. Три или четыре ускользнувших от защитников «Святой Руси» аппарата плыли к ним так неспешно, словно и не было тут только что стрельбы и крови.
Кто-то из своих, не в силах сдержать распирающую радость удачи вскинул победно руку, тряхнул кулаком и уже через мгновение все оставшиеся в живых беззвучно трясли кулаками вслед проигравшим, неслышно добавляя каждый от себя что-то обидное.
Что касается князя, то он кричал просто «дураки!»
Насколько полной оказалась победа, князь судить не мог, но самое главное – они устранили опасность для станции.
Подавая пример, командир десанта осторожно направился к шлюзу. Все было кончено. Правда точку в битве поставил не Гагарин, а профессор. Необходимости в этом не было никакой – драка кончилась, победители определились, но чтоб не считать время на перенастройку аппарата потраченным совершенно уж напрасно, Владимир Валентинович отрезал хвост у одной из ракет.
Вторую пожалел.
Князь неодобрительно покачал головой. Это уж точно было лишним.
Дождавшись, пока все свои войдут в шлюз, он, от греха подальше, зацепившись одной рукой за поручень, другой оттолкнул американскую поделку. Словно лодка в тихом пруду, ящик полетел за своими оставшимися в живых хозяевами. Он смотрел, как тот удаляется, и не сразу заметил рядом с собой чужой скафандр.
…Странное чувство испытывал Том. Никогда до этого момента он не чувствовал себя лягушкой – а тут пришлось. Причем не лягушкой в родном болоте, а лягушкой забравшейся в чужой, ухоженный сад и застигнутый на садовой дорожке асфальтовым катком. Беззащитность и острое ощущение неизбежной гибели.
Слава Богу станцию свою большевики строили второпях, наспех и оттого хватало на ней и углов и выступов Вот за один из них и зацепился американец и теперь висел там.
Когда все кончилось и стало ясно, что все провалилось, когда Воленберг-Пихоцкий собрав оставшихся диверсантов, также неспешно, как и прибыл, отправился обратно, Том понял, что остался один.
Не просто один, а один на один. С этой станцией, с этими русскими и всей Вселенной. Эта мысль как громом его ударила.
Несколько секунд он пытался заставить себя думать, что делать дальше, но голова отказывалась работать. Ужасный страх опустошил её, не оставив ни одной связанной мысли.
