– Нешто они не люди, Данила Иванович? – необычно строго спросила жена. – Ежели бы одни князья да бояре там были, верно – нечего наряжаться. Они и так знают, кто таков князь Мезецкий. А людям простым уважение выкажешь.
Крыть нечем. Князь вздохнул и покорно подставил руки, чтобы вздеть их в широкую и долгополую безрукавку.
– Красавец писаный! Не будь ты мужем законным, влюбилась бы… – сказала княгинюшка, оглаживая спину мужа и прижимаясь к ней щекой.
– Маш… – растерянно замер князь, заводя руку за спину и пытаясь ухватить супругу…
Мария только засмеялась, как серебряный колокольчик, и отстранилась, легонько подтолкнув к выходу…
Кирилловская подмонастырская слобода пережила два разорения. Ляхи, ломая зубы о неприступную твердыню, вымещали злобу на крестьянских избах. Но каждый раз жители, отсидевшись за стенами обители, отстраивались заново.
Нынче в слободке не оставалось свободного места, где не пристроилось бы два-три, а то и шесть-десять гостей, съехавшихся со всей Руси. Выборщики приезжали вторую неделю. Оно и понятно – собрать людей со всей Руси непросто. Но всему на свете есть предел. В грамотках, что рассылали, было указано, что собор начинается на Преображение Господне[29]. Сегодня этот день настал.
Возле монастыря стояли крытые возки, телеги, шатры и палатки. Неподалеку паслись стреноженные кони. Вездесущие торговцы съехались со всего Белозерья и Пошехонья. Торговали калачами и бубликами, сбитнем и квасом и еще всем, что потребно мужикам, которые на многие дни оторваны от дома… Цыгане, уцелевшие в лихие годины (ни голод, ни мороз их не берет!), уже приноровились продавать краденых лошадей. В старопрежние времена их бы давно отправили на правеж, но нынче не препятствовали. Кони дюже дешевые. Тем паче что ромалы были готовы торговать не за серебро, а за железо.
Даниил Иванович приготовился стукнуть в калитку, но она открылась сама. Стало быть, караульщики не спят!
– Здорово, ратники, – поприветствовал князь вытянувшихся стрельцов. – Народу-то много собралось?
– Так рано ж еще. Мнихи службу правят, – доложил Никита Еропкин, назначенный командовать караулом. – Старцы, кого настоятель при обители велел поселить – они и не уходили никуда. Притопал тут инок, ветхий весь, так его привратник в трапезную отвел.
– Стол изладили? – поинтересовался князь.
– Еще вчера, – кивнул Еропкин на длинную столешницу, поставленную на козлы, над которой натянули навес из холста.
– Ну, коли первым пришел, так и тут первым буду, – вздохнул князь Мезецкий.
Даниил Иванович снял перевязь с прадедовской саблей и уложил на стол. Вытащил из-за пояса пистолет, кистень, положил туда же. Расстегнув пояс, стряхнул ножны с кинжалом, вытянул из-за голенища засапожный нож. Махнул рукой и добавил к образовавшейся куче стилет, который обычно носил в рукаве. Стрельцы только башками крутили, глазея за разоружением воеводы…
Без оружия князь чувствовал себя голым. Но в опасении свар и дрязгов они с отцом настоятелем решили, что оружие в обители будет только у караульных.
Кое-кто отнесся с пониманием. Местные воеводы – Фома Подщипаев из Устюжны да Григорий Образцов из Белоозера – сдали сабли и ножи сразу же. Князь Одоевский, числивший себя вологодским воеводой, заартачился. Поглаживая эфес, изрек:
– Не, я согласен, конечно, что оружие надобно отдавать… Только мне-то это к чему? Я-то за саблю не схвачусь, коли брань начнется…
– Так я не спорю, – пожал плечами Еропкин. – Конечно, князь Иван, ты за саблю не схватишься. Но если ты не сдашь, другой не сдаст, простой-то народ что скажет? Ты, княже, пример подавать должен. На тебя же простые воеводы смотрят…
– Это – да, – согласился довольный князь Одоевский и сдал оружие.
Были и другие. За последние десять лет даже в баню ходили с оружием и расстаться с клинком – все равно что расстаться с жизнью!
– Ты кто таков, чтобы воеводу сабли лишать, а? – напирал на Никиту мощный мужичина в колонтаре и при турецкой кривой сабле. – Я, если хочешь знать, по ночам с саблей сплю, а не с бабой…
– Я человек маленький, – спокойно отвечал Еропкин. – Велено оружие забирать – забираю. Вон, княжеская лежит…
– Это каковского князя? – прищурился воевода, читая фамилию на бумажке. Осилив буковицы, заржал: – Зачем князю Одоевскому сабля, коли он Вологду бросил?
– Вон еще и князя Мезецкого оружие лежит, – нахмурился Еропкин, приготовившись к драке, если воевода начнет лаять князя Данилу…
– И че, Мезецкий оружие сдал? – недоверчиво переспросил воевода. Увидев «арсенал» Даниилы Ивановича, который кто-то заботливо увязал веревочкой, присвистнул и, скинув колонтарь, стал упихивать туда оружие, словно в мешок. Оказалось даже больше, чем у Мезецкого, – сабля, два пистолета, два поясных и два засапожных кинжала, кистень и короткий мушкет…
– Ты в кого стрелять-то собирался? – слегка одурел Никита, принимая ношу.
– Поживешь в городке, что свеи вот-вот схрумкают, в нужный чулан с ружьем ходить будешь…
– Это да, – грустно согласился Никита, чей Иван-город уже «схрумкали»…
– Ладно, грамотку пиши, – потребовал воевода у инока-писца, что уже упарился выписывать грамотки. – И чтобы прописано было, что оружие сие у воеводы из Торжка Льва Глебова, сына Истомина взято. Сабля заржавеет – шкуру спущу!
– Ты царя побыстрее выбирай, тогда и сабля не заржавеет, – присоветовал Никита.
Истомин расхохотался и пошел занимать место, а Еропкин, переведя дух, стал беседовать с воеводой из Устюга Михайлом Нагим.
– А мне по хрен, что князья тут сабли раскидали! – брюзгливо оттопырил нижнюю губу дядька седьмой жены Ивана Грозного. – Ты что, не знаешь, что сестрица моя, Евдокия, супругой Владимира Старицкого была? А племяшка – женой самого Иоанна! Мы, Нагие, даже к царю при саблях входили!
– Так царя-то еще не выбрали, – пожал плечами Еропкин. – Выберут, так снова к нему при сабле войдешь. А пока – извиняй, боярин…
– Ох, стрелец, ну и хитер же ты! – расхохотался Нагой, а потом выжидательно прищурился: – В сотники ко мне пойдешь?
– Не могу я, боярин, в сотники идти, – развел руками Еропкин.
– Это почему? – вытаращился Нагой. – Ты чей? Монастырский, небось? Жалованье тебе положу поболе, чем обитель платит. Устюг – город богатый.
– Из служилых дворян я, – скромно пояснил Никита. – Коли в стрельцы подамся, за жалованье служить стану, так и поместья лишусь.
– А велико ли поместье-то? – уважительно поинтересовался Нагой.
– Ну, велико – не велико, а мне хватит, – уклончиво ответил Никита, не разъясняя, что доходы с поместья под Иван-городом получают свеи…
