Флакк, от близости Суллы не выползавший из отхожего места, воспрял духом и двинулся к Боспору.
Дорилай рвался в бой, не слушая ничьих предостережений, однако, после столкновения передовых отрядов у местечка Тилфоссия, пыл его несколько охладился, и он принял стратегию затягивания войны.
А Сулле медлить было нельзя. Ресурсы его стремительно иссякали, поэтому он решился на новую битву в неблагоприятных условиях.
В последние дни лета армии, вернувшиеся в Беотию, сошлись у города Орхомен, на равнине, где Сулла ничего не мог противопоставить понтийской тяжелой коннице. Нужно было во что бы то ни стало измыслить способ лишить Архелая преимущества, и Сулла приказал солдатам копать глубокие оборонительные рвы, в шесть локтей шириной. Архелай, поняв замысел римлян, немедленно атаковал.
Конная лава смела работавших римлян и когорты побежали. В отчаянии Сулла, схватив Орла, бросился на врага, крича солдатам: "Где предали вы своего императора? При Орхомене!" Его появление на поле боя остановило панику. Спешно подошедшие на помощь свежие силы помогли отбросить врага.
Римляне снова принялись рыть канавы, а понтийцы опять попытались помешать этому. Во второй атаке погиб пасынок Архелая, молодой Диоген. Сражение остановила ночь.
На следующий день все повторилось: римляне вели земляные работы, понтийцы пытались их сорвать. Эта, третья атака Архелая, оказалась последней. Понтийцы выдохлись и римляне, контратакуя и наседая им на пятки, ворвались во вражеский лагерь. Здесь опять, как и при штурме Рима, отличился легат Луций Базилл. Началось избиение понтийцев, они бежали напролом, через соседние болота и многие утонули. Сам Архелай пересидел на болотах несколько дней, и чудом улизнул от римлян.
Войска Митридата в Греции были полностью рассеяны. Истек первый месяц осени, а Сулла все еще оставался в Беотии, занимаясь местными делами, награждая союзные полисы и жестоко карая отступников. К последним относились Семивратные Фивы, за один год дважды предавшие Суллу, перебегая на сторону Митридата, едва в Греции высаживалось очередное его войско. Корнелий наказал Фивы, передав половину принадлежащих им земель храму Аполлона Дельфийского.
Два легиона, под командованием Гальбы и Базилла, Сулла отослал в Фессалию, на зимние квартиры. Сам он также собирался уйти на север, уже не опасаясь возрождения антиримских настроений южнее Теплых Ворот[109]. Оставаться здесь было нельзя. За летнюю кампанию, фуражиры обеих армий выгребли местные амбары подчистую. Задерживал Суллу Архелай, но уже не как грозный противник. Император хотел соблюсти одну небольшую формальность и понтийский полководец не обманул его ожиданий.
Сулла не посчитал нужным беседовать с Архелаем с глазу на глаз. В шатре, помимо полководцев присутствовали два его легата: Мурена и Гортензий. Стратег возразить не осмелился. Сулла и легаты расселись за столом на походных стульях, такой же предложили и "гостю". Он расположился напротив. Как обвиняемый перед судом.
— Итак, ты предлагаешь мир, Архелай? — начал Сулла.
Стратег кивнул.
— Разве ты уполномочен обсуждать условия мира? Я полагаю, мы можем обговорить лишь сдачу твоей армии. Если от нее что-то осталось.
Архелай прокашлялся.
— Ты болен?
— Простыл немного, Осенние ветра.
— Я прикажу, чтобы мой личный врач осмотрел тебя.
— Благодарю, не думаю, что это стоит твоего беспокойства.
— Позволь мне решать. Ты же не военнопленный, ты — гость. И посол. Я правильно понимаю?
— Да, Сулла, я хочу обговорить условия мира. Я буду говорить от имени моего царя. Хотя, разумеется, в известных рамках.
— Что же, рад слышать, продолжай.
Стратег кашлянул снова, помолчал немного, собираясь с мыслями.
— Ты победил. Мои войска полностью повержены. Мы сдаемся. Мы согласны заплатить контрибуцию, которую ты назначишь. Мы не будем возражать, если ты оставишь в Элладе свои гарнизоны, сколько захочешь. Мы не претендуем на Элладу.
— Взамен?
— Взамен ты соглашаешься не иметь претензий в Азии.
Легаты зароптали. Сулла вскочил, вышел из-за стола и прошелся рядом с сидящим Архелаем, заложив руки за спину. Его губы были поджаты, как у обиженного ребенка, подбородок выпятился вперед.
— Какая наглость! — наконец выдохнул римлянин.
— Тебе мало? — удивленно спросил Архелай, — назови свою цену.
Сулла, меривший шатер широкими шагами, резко остановился.
— Ты еще будешь торговаться со мной, как на рынке?! В моей власти развесить всех вас на крестах, вдоль дороги, которую строят мои люди. Или на колы посадить, как любят делать фракийцы!
— Ты только что назвал меня гостем, — спокойно ответил стратег.
Сулла промолчал, сверкая молниями из глаз.
— Чем плохо наше предложение? — спросил Архелай, — разве нет у тебя других дел? Твоя родина, как мне известно, захвачена твоими же политическим противниками. Я полагал, что тебе не терпится разделаться с ними. Мы предлагаем тебе не только контрибуцию, но и наши войска, которых, поверь у нас еще немало в Азии. Понтийские воины помогут тебе разбить твоих врагов. Ты даже можешь стать царем.
— Царем?! — воскликнул Сулла. Лицо его побагровело.
— Корнелий... — осторожно подал голос встревоженный Мурена.
Сулла кинул на него взгляд, потом посмотрел на Архелая.
— Я предлагаю тебе, стратег, иное. Переходи на нашу сторону, стань другом Рима. Мы поможем тебе свергнуть Митридата, который тянет Понт и завоеванные им страны в бездонную пучину войны. Ты мог бы принести мир всем этим землям.
Архелай помрачнел.
— Я не стану предателем.
— Так, значит, ты, Архелай, каппадокиец и раб, или, если угодно, друг царя-варвара, не соглашаешься на постыдное дело даже ради таких великих благ, а со мною, Суллою, римским полководцем, смеешь заводить разговор о предательстве? Будто ты не тот самый Архелай, что бежал от Херонеи с горсткой солдат, уцелевших от многотысячного войска, два дня прятался в Орхоменских болотах и завалил все дороги Беотии трупами своих людей![110]
Стратег повесил голову.
— Прости меня.
Сулла нависал над ним, как Олимпийский бог над ничтожным смертным.
— Вот мои условия: ты передашь нам все свои корабли, с припасами, снаряжением, а так же гребцами, которых мы будем считать военнопленными и используем по собственному разумению. Понт заплатит контрибуцию в две тысячи талантов[111]. Митридат уйдет из нашей провинции Азия и Пафлагонии. Вернет Вифинию Никомеду, откажется от Каппадокии в пользу Ариобарзана. Мы же милостиво оставляем ему прочие владения и нарекаем другом и союзником Рима.
