– Я не торгую своими подданными, – смерив Петра недобрым взглядом, ответил Фридрих.
– Красиво сказано. Вот только это не ваши подданные, а мои. Вы забываете о том, что Восточная Пруссия присягнула России. Честно скажу, я к этому не стремился, само как-то получилось. Мало того, я собирался вернуть вам эти земли, так как не желал вешать их себе на шею и уж тем более влезать в дела Европы столь глубоко. Но коль скоро так случилось… Это мои подданные, и я намерен отстаивать их интересы, как свои собственные. Десять миллионов и мирный договор, после чего вы разворачиваетесь и уходите. Или Румянцев разобьет вашу армию и ускоренным маршем двинется в Пруссию. Тем временем Балтийский флот высадит на вашем побережье сорокатысячную армию. Через неделю, начиная с сегодняшнего дня, Берлин будет уже в наших руках. А к концу летней кампании от Пруссии не останется и следа. И самое смешное это то, что вы ничего не успеете предпринять, даже если немедленно отправите гонца. Вам понадобится чудо, чтобы в одночасье не лишиться всего.
– Господь всегда благоволил нашему дому. Так что с божьей помощью мы сегодня выйдем победителями. А потому у меня есть встречное предложение. Заключаем мир, сейчас, здесь, и вы уходите обратно в Россию. Вам не за что здесь сражаться. У России в Европе нет никаких интересов, кроме амбиций. Даже Ирландия вам не нужна хотя бы потому, что это королевство самостоятельно не выстоит и повиснет ярмом на вашей шее. Я еще могу понять Ямайку, все же колониальные товары, рынки сбыта. Как понимаю и то, что вы поддерживаете всех этих восставших рабов, которые сейчас хозяйничают на островах, принадлежавших Англии. Для вас это выгодно во всех отношениях, ударить англичан по кошельку и обеспечить себя колониальными товарами. Но Европа… Сколько ни пытаюсь, никак не могу понять, к чему вам эти дрязги. И коль скоро вы так уверены в своих силах, то тем более непонятно, отчего вам идти со мной на мирные переговоры, да еще и предлагать откупные.
– В эту войну я влез только по причине союзнического долга. Договора заключаются для того, чтобы их выполнять, иначе грош цена государю, переступающему через свое же слово. И потом, у России есть интересы в Европе. Меня вполне устроит паритет между европейскими державами, который может нарушиться в результате этой войны.
– Разделяй и властвуй, – ухмыльнувшись, догадался Фридрих.
– К чертям. Мне не нужна власть. Мне не нужны проблемы Европы. Меня не переполняют амбиции. Но мне не нужен и тот, кто подомнет под себя всю Европу. Потому что потом ему станет скучно и он начнет поглядывать в сторону России и ее необъятных просторов. А мне хочется эти самые необъятные просторы освоить, для чего нужны средства и время. Не хочу терять ни то ни другое на европейские дрязги. Так что, дорогой Фридрих, все на поверхности.
– Значит, хотите сидеть в сторонке и наблюдать за тем, как мы будем друг друга избивать и слабеть.
– Да не нужны вы мне, ни сильные, ни слабые. И вообще никакие. Говорю же, меня вполне устроит, если вы не будете, облизываясь, смотреть в сторону России.
– А отчего вы вдруг заговорили о мире? Только что говорили о союзническом долге и вдруг идете на договоренность с врагом.
– Мы не враги, Фридрих, а противники, причем в данный конкретный момент. С врагом не может быть и речи о примирении, я же надеюсь, что наши государства будут дружить. Что же до союзнического долга… Австрия и Франция вдруг решили, что Россия станет для них таскать каштаны из огня. Они, видите ли, выдвинули условие, что Россия не будет иметь никаких территориальных притязаний. Иными словами, нам предоставляется честь сражаться за их интересы. Это несколько оскорбительно для России и дает нам повод немного обидеться.
– Ну что же, мне понятна ваша позиция и мотивация. Однако я свое слово сказал. Вы оставляете Восточную Пруссию, и тогда мы заключаем мир, – подытожил беседу Фридрих.
– Есть только две неувязки, дорогой Фридрих. Первая: здесь живут мои подданные. Вторая: как бы вам этого ни хотелось, вы не в том положении, чтобы диктовать условия. Так что придется идти на мои условия, – покачав головой, возразил Петр.
– Нет, – в свою очередь категорически отверг прусский король.
– Ну тогда, ваше величество, не смейте потом в случившемся винить меня.
Петр дернул вожжи, разворачивая коня. Видит бог, он хотел этого избежать. Нет, несмотря на имеющееся у русской армии превосходство и уверенность императора, гарантировать победу русскому оружию конечно же нельзя. В этой битве. Но в том, что, как итог, русские солдаты будут поить своих лошадей в Шпрее и щупать берлинских фрау, у него не было и толики сомнений. Да и Буров все время поддакивал, подтверждая эти мысли.
– Фридрих, – отъехав на несколько метров, все же обернулся Петр, окликая короля Пруссии. – Только что, здесь и сейчас, мы могли договориться.
Ничего не ответив, остановившийся было Фридрих вновь отвернулся и пришпорил коня. Пойти на условия русского императора… Да он скорее съест свою треуголку. А она-то точно не в его вкусе. Так что придется сегодня русским умыться собственной кровью.
Через пять минут король был у своего шатра, возле которого уже установили стол с разложенной картой. Генералы, входившие в штаб, ожидали приказов своего короля. Чуть в стороне поглаживали своих коней ординарцы, готовые нести волю короля сквозь дым и пламя сражения. Все как всегда, оставалось только отдать приказ к началу атаки. Уже позднее утро, а до ночи со сражением желательно покончить.
Едва получив сигнал, все двести орудий издали дружный, гулкий и протяжный рокот, отправляя тысячи фунтов чугуна и пороха в сторону неоконченных русских позиций. Одновременно с залпами орудий вперед двинулась пехота. Сражение у неприметной деревушки Зольдау началось.
Находившийся на вершине холма Фридрих имел довольно неплохой обзор. Человеку, наблюдающему подобную картину впервые, впору было растеряться. Даже если умудриться не обращать внимания на непрекращающуюся орудийную канонаду, свист и разрывы снарядов, какофонию из криков людей, ржания и топота лошадей, звуков барабанов, флейт и труб, оставалась сама панорама, в которой с трудом можно было разобрать хоть что-нибудь.
Перед взором предстает нескончаемая пелена порохового дыма. Его сносит в сторону боковым ветром, но на смену одним облакам возникают другие. Разрывающиеся снаряды вздымают сотни фунтов сухой земли. Пыль и дым образуют плотный покров, порой непроницаемый для взора. Но этот покров неоднороден, то там, то здесь в нем появляются разрывы, сквозь которые начинают проступать нечеткие очертания местности. О том, чтобы истаять окончательно, эта пелена и не помышляет.
