– Четыре сотни шагов… В моем войске никто не сможет попасть в одинокого всадника на таком расстоянии! А они вдобавок безошибочно определили, в кого метить. Помни это!
– Я велю мамлюкам держать щит в левой руке, а в правой нести камень.
– Этого недостаточно. Поставь для охраны две сотни лучников и укрой их щитами. Нет ничего страшнее ночных стрел, что летят никем невидимые и разят, как гнев Аллаха! Камни будут сыпаться в ров шумно, вы не услышите ни скрипа тетив на стенах, ни свиста стрел. Поэтому постарайтесь под покровом темноты принести хворост к замку и зажечь костры.
– Франки увидят наших воинов!
– Куда важнее, что будем видеть мы. Страшен неизвестный враг, поражающий тайно; противник, присутствующий явно, не пугает. Со стен будут пускать стрелы, наши лучники станут отвечать. Это обычно для осады. Мы потеряем несколько десятков мамлюков, зато другие не разбегутся в страхе.
– Мне никогда не стать таким, как ты, брат! – вырвалось у Аль-Адила.
Этот наивный возглас порадовал Саладина, несмотря на боль. Сейчас брат не льстил.
– Трудно ожидать, что Зародьяр ночью решится на вылазку, – продолжил султан. – Это не Тир с его тайными ходами; пока в Азни опустят мост и откроют ворота… Но все равно держи наготове три сотни всадников. Будь настороже, особенно к рассвету. К этому времени мамлюки устанут носить камни, у стрелков заноют руки от натягивания тетивы, а глаза перестанут ясно видеть врага. Всадников от долгого ожидания потянет в сон. Это самый лучший миг для вылазки!
– Я буду там! При мне ни один мамлюк не посмеет заснуть!
– Как только закончите со рвом, устанавливай щиты для прикрытия лучников. И готовь лестницы. К вечеру все закончишь. Ночь отведем для отдыха войска, а с рассветом пойдем на приступ.
– Стоит предложить Зародьяру сдаться!
– Если б он думал о сдаче, то не стал бы стрелять в меня.
– Возможно, увидев наши приготовления и множество воинов у стен, он устрашится?
– Его не устрашит сам шайтан! Я трижды осаждал замок Зародьяра. В последний раз франки съели не только лошадей, но всех крыс внутри стен. По утрам они лизали росу с клинков мечей и своих панцирей – другой воды в замке не было. Несколько малодушных франков перебежали к нам, поэтому мы знали это. Я предложил Зародьяру почетную сдачу: он покидает замок со всем вооружением и уносит все, что захочет. Он отказался. Тогда я сказал ему, что через несколько дней замок некому будет защищать – внутри останутся лишь мертвые.
– Что он ответил?
– Улыбнулся: не хочет лишать воинов Аллаха удовольствия таскать из замка трупы врага. Даже умирая, он насмехался над нами… – задумчиво сказал Саладин. – Мы разговаривали в шатре, с глазу на глаз. Я предложил ему воды. Холодной, полной талого снега, доставленного ночью с далеких гор. Губы у Зародьяра были сухи, как пустыня в Аравии, я читал в его глазах невыносимую жажду. Но он отказался пить…
– Почему?
– Я тоже задал этот вопрос. Зародьяр ответил, что он не может себе это позволить в то время, как его воины не могут даже сглотнуть – так сухо в их ртах. Я заметил, что сейчас никто из них не видит нас. Знаешь, что ответил франк?
– Нет.
– Воины его поймут, что он пил. В глазах комтура не будет тоски по влаге. Воины, конечно, промолчат, но своего предводителя уважать перестанут. "Я не смогу тогда вести их на верную смерть!" – сказал франк. И ушел…
– Что сделал ты, Несравненный!
– Снял осаду. В тот же день.
– Тебя восхитило благородство многобожника?
– Я понял, что замок простоит еще несколько дней. А мои мамлюки уже не хотели воевать. Половина их за время осады погибла или умерла от болезней. У нас было плохо с водой и кончалась еда. Если б я не отдал повеление отступить, войско ушло б само. Но я повелел, и мамлюки заревели от радости. Они подняли на руки меня вместе с конем и несли до самого шатра. Если ты не можешь воспрепятствовать чему-то, то постарайся это возглавить, брат!
Аль-Адил склонился и поцеловал руку Саладина.
– Я каждый день благодарю Аллаха за то, что он милосердно позволил мне быть твоим братом!
– Иди! – устало велел султан.
Аль-Адил торопливо выбежал вон. Саладин, почувствовал, что боль слегка поутихла, и смежил веки. Следовало отдохнуть, пока действовало питье робкого лекаря…
* * *
Камни сыпались в ров всю ночь. В сполохах пламени от зажженных костров мамлюки сплошной массой подтекали к стенам и, освободившись от ноши, закрывались щитами и спешили в темноту. Со стен не стреляли. Мамлюки, вначале больше думавшие о том, как не получить стрелу из темноты, чем о будущих райских наслаждениях, и потому выбиравшие камни поменьше, быстро поняли, что защитники замка этой ночью тревожить их не станут. Остаток ночи они таскали камни добросовестно, забросив щиты на спины или вовсе без них – и не прогадали. Зато сарацинские стрелки, охранявшие войско, измучились. До рези в глазах они смотрели вверх, пытаясь различить меж зубцов тень врага, то и дело всполошено пускали вверх стрелы, но ответа не дождались. Удивленный таким поведением франков, Аль-Адил с рассветом пришел в шатер Саладина.
– У Зародьяра мало людей, – твердо сказал султан, – и он решил не расточать их понапрасну, подставляя под наши стрелы. Старый волк умен. Он не мог помешать нам засыпать ров – и не стал делать этого. На всякий случай поставь у стен свежих стрелков, но, думаю, щиты для их защиты мы установим спокойно. Поднесите поближе лестницы.
– Зародьяр проведет вылазку и сломает их.
– Если ты уведешь стрелков и всадников прикрытия от стен, момент он использует. Но попусту рисковать гарнизоном не станет. Сделай! Лестницы тяжелые, если тащить издалека, люди устанут прежде, чем доберутся до замка.
– Стена, выходящая к долине, не позволяет поставить больше шестнадцати лестниц ряд. Я проверил.
– Этого мало. Зародьяр скопил силы для отражения приступа, шестнадцать лестниц сбросит даже полсотни защитников.
– Имад, которого ты помиловал, нашел на скале у западной стены небольшую площадку. Лестницу туда не втащить, но если бросить на стену веревку с кошкой… Сильные воины смогут подняться!
– Им придется снять панцири, кольчуги и даже шлемы, – задумчиво сказал Саладин. – Решиться на такое могут только истинные моджахеды! Они есть?
– Имад и еще четверо.
– Сотник желает искупить вину? – хмыкнул султан. – Скажи ему, что станет повелевать тысячей, если откроет мне ворота Азни.
– Он будет счастлив услышать!
– Пусть не торопится! Поднимает на стену лишь, когда франки увязнут в битве у лестниц. Иначе ему не дадут взобраться.
Аль-Адил поклонился и вышел.
