Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

Ознакомительная версия.

Там или сам сообразит, как быть дальше, или доброжелатели подскажут. Настрой – это главное.

Гиперсеть это тоже поняла, если признавать за ней подобную способность. Не дала она Сашке насладиться уютом тщательно оборудованной каюты, где сотня самых любимых книжек на прикроватной полке, несколько фотографий в ореховых рамочках на переборке и маленький личный бар, чтобы не шлепать босиком по коридору до кают-компании, если уж очень захочется «углубить» свое настроение.

Он собирался передохнуть от избытка впечатлений, кое-что вспомнить, а потом вернуться в рубку и пообщаться с большим компьютером, который умел очень многое, если верить словам Новикова и Ростокина. В него заложены специализированные программы для наладки и перепрофилирования роботов, но можно их использовать совершенно неожиданным для соперников способом…

Сбросил китель, вытянулся вдоль койки, размял сигарету, включил вытяжную вентиляцию, закурил, упершись взглядом в голографическую копию «Оперного проезда в Париже», трехмерную, слегка подсвеченную изнутри тем самым сероватым, дождливым светом. Выглядела она скорее окном, из которого писалась картина, чем репродукцией. Чуть прищурить глаза, отпустить воображение – и поедут фиакры, задвигаются спешившие куда-то на исходе прошлого века люди.

И тут же его, без всякого предупреждения, снова выбросило. Совершенно как из тела Шестакова на утреннем метельном шоссе. Наверное, свою функцию здесь он исчерпал – или сдал очередной тест. К добру или нет – непонятно.

Он ощутил себя находящимся в подобии колодца или, пожалуй, башенной шахты затонувшего линкора. В детстве читал воспоминания водолаза, участвовавшего в подъеме затонувшей на севастопольском рейде «Императрицы Марии». Когда в корпус подали воздух и корабль всплыл вверх килем, такая вот картинка и открылась: из оказавшегося наверху междудонного пространства вниз уходил казавшийся бесконечным тоннель, по стенкам оплетенный трубами, кабелями, погнутыми рельсами подающих механизмов, а на самом дне – голубая линза отжатой давлением воды, в кольце, где раньше размещалась сорвавшаяся со своего погона башня. Сквозь воду проходил отраженный от песчаного грунта солнечный свет. Там это было описано очень красиво и впечатляюще, самому хотелось стать водолазом.

Сейчас же он чувствовал совсем другое: бессмысленность, полную невозможность разобраться в хаосе деформированного металла, перекрученных и разорванных трубопроводов, ферм подающих механизмов, свисающих повсюду пучков разноцветных кабелей. Сожаление и тоску при виде того, во что за доли секунды взрывы превратили совершенное творение человеческой мысли, каким был мощный линейный корабль. Страх, что может остаться здесь навсегда, вместе с выбеленными морской солью скелетами матросов и офицеров, так и лежащих на своих боевых постах с рокового для Черноморского флота дня шестого октября шестнадцатого года.

Глубоко, значит, застряла эта сцена в памяти, раз сейчас, при вхождении в Узел, именно она спроецировалась на не имеющие земных аналогов структуры Сети. Но ведь не просто же так Сашка увидел то, о чем не вспоминал десятилетия. Какое-то соответствие между сутью и формой наваждения непременно должно просматриваться. Намек на скорую гибель привычного мироустройства, на невозможность найти выход из страшной стальной гробницы?

Не прошло и нескольких секунд, как видение (или воспоминание) со столь конкретной привязкой сменилось совсем другим: бирюзовая голубизна обратилась отвратительной желтизной, плавное скольжение вниз, к свету, перешло в нудный подъем, сопровождаемый скрипом и лязганьем древнего лифта, ползущего между этажами.

Добираясь из последних сил до очередной площадки, он приостанавливался, будто раздумывая, стать окончательно или еще немного поработать. Тогда можно было увидеть звездообразно, подобно лучам, расходящиеся коридоры, тоже загроможденные бог знает чем, настолько унылые, тоскливые на вид, что тюремные могли бы показаться шедеврами пафосного дизайна.

Шульгин не ощущал своего тела и вообще физического здесь присутствия, но изогнутую ручку на внутренней двери кабины видел, догадываясь, что повернуть ее и выйти на любой остановке полностью в его силах. Но совершенно не хотелось. Что он станет делать здесь, лишенный сил и воли? Однако, якобы их лишенный, он в то же время отчетливо ощущал себя чем-то вроде змеи или, точнее, рака, только что сбросившего свой ставший тесным панцирь и вынужденного ждать в укромном месте, когда нарастет новый. Тогда появятся новые силы, новый импульс к бытию, в котором он сможет перекусить пополам удвоившейся в размерах, вновь ставшей закаленной и грозной клешней того, кто сейчас способен раздавить его мягкое тельце одним пальцем.

Пока Шульгин раздумывал, неизвестно откуда в кабине лифта появилась грустная желтая корова. На вид добрая, но худая и очень голодная. Угостить ее было совершенно нечем. Хорошо, что не лев и даже не собака динго. Желтый цвет играл здесь какую-то специальную роль. Он потеснился, вжимаясь в угол. Корова посмотрела на него с сожалением и отвернулась.

На следующем этаже в кабину через остекленное с потолка до пола окно площадки хлынул ослепительный желто-оранжевый свет заходящего над пирамидами Гизы солнца. Он прикрыл глаза ладонью.

Еще уровень – корова исчезла. Пронзительный свет померк, но навалилась жуткая слабость. Ноги подгибались, хотелось сесть на пол и заплакать, размазывая по щекам слезы. Сама мысль о том, что придется что-то еще делать, с кем-то разговаривать, куда-то идти, вгоняла в отчаяние. Нет-нет, свернуться в незаметный клубок, накрыть лицо хвостом и затихнуть. Лучше всего – навсегда.

Лязг, звон, поскрипывание тросов, щелчки рычагов на стыках направляющих тянулись буквальным образом бесконечно. Он забыл, когда это началось, и не представлял, сколько еще продлится. Может быть, это лифт Замка? Тот самый, который возил их с Андреем, куда сам хотел. Не только по вертикали, но и по горизонтали, в самые глухие и отдаленные коридоры и башни, куда пешком не дойти и обратно не выйти.

Как хорошо действительно оказаться в Замке. Там он знает, что нужно делать!

Одна эта мысль вызвала резкий вброс в кровь адреналина и эндорфинов. Словно три таблетки фенамина разжевал натощак. Готов прямо сейчас вырвать дверную ручку вместе с замком, выпрыгнуть из кабины, метнуться туда, где наверняка спрятан пульт управления всем этим безобразием. Ударить кулаком дежурного, сорвать страховочные пломбы, вывернуть их всех наизнанку… Всех? Кого именно? – мелькнула трезвая мысль, не из этого сюжета.

Ознакомительная версия.