Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

Ознакомительная версия.

У Сашки стимулы покрепче. Главный – спасти единственную и неповторимую жизнь, и вспомогательный – он знает, что до убежища всего километр, пройти который вполне ему по силам. Тогда роли поменяются кардинально.

Кто именно за ним гонится, с какой целью – он не знал или не помнил. Знал одно, догонят – будет очень плохо. И не только ему. Будет взят и прорван врагом некий рубеж, важный, как последняя на корабле водонепроницаемая переборка, еще держащая напор моря.

Может быть – опять пришельцы? Такие же, как те, что преследовали его по Москве на синем «Мерседесе»? Рельеф знакомой местности, смутно различаемый сквозь снеговую завесу, а главное – поведение Лорда подсказывали, что буквально через сотню метров станет легче.

Но встречный ветер! Он достигал метров тридцати в секунду, а порывами и больше. Почти предел для встречного движения. Еще немного – свалит, покатит в безнадежную бесконечность. Каждый шаг давался с все большим трудом.

Как там у Пушкина? «Все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным. Темное небо смешалось со снежным морем».

Отчаяния не было, были злость и надежда.

Вот оно! Выступающий, как нос парохода, скалистый отрог, поверху покрытый стеной сплоченных елей. Теперь обогнуть его, и, пожалуй, спасены. Сашка забыл, что становиться лагом к волне и ветру опасно не только парусникам. Шульгина сбило с ног, и он едва поднялся. Мешали лыжи, провалившаяся в рыхлую пустоту рука не находила опоры. Выручил Лорд. Поскуливая и тихонько гавкая он, тоже изнемогая, вытянул хозяина на твердое место и сел, задыхаясь.

Шульгин прижал к себе крупно дрожащего пса, гладил его по шее и спине, шептал в ухо подбадривающие слова. Что еще верному другу надо? Отдохнет совсем чуть-чуть и выложится до последней живой клеточки.

Сашка достал из внутреннего кармана массивный золотой хронометр, показывающий время любого часового пояса. Здесь и сейчас было шесть утра. До рассвета приблизительно часа полтора. Успеваем.

Теперь уже человек тащил за собой собаку. Ну, еще чуть-чуть, совсем немного, держись, брат!

Противоположный склон ущелья наконец-то прикрыл их – вошли в «ветровую тень». Дальше – пустяк. Чуть больше полукилометра по плавно идущему вверх карнизу, заваленному слоем плотного наста. Лыжи по нему скользили без усилий. Двадцатиметровый бетонный мостик над бурной, до сих пор не замерзшей речкой, и вот она, хижина. «Последний приют». Вроде в шутку так названа, а там кто его знает.

Сложенная из рваных плит местного камня, с узенькими окнами-бойницами, она и летом не бросалась в глаза на фоне многочисленных трещин и осыпей, а сейчас, если не знаешь, с полусотни шагов не увидишь, не найдешь. Замерзнешь на пороге спасения.

Лорд запрыгал радостно (откуда силы?), вскочил передними лапами на ступеньки крыльца, издал удивительный звук, похожий скорее на человеческую речь, чем на собачью. «Дошли, дошли», – послышалось Шульгину.

Ему на прыжки куражу не хватало. Слава богу, не висячий замок сторожил вход, а то схватило бы механизм льдом, долбайся тогда. Под крыльцом он нащупал хорошо замаскированный рычаг, потянул, и с легким скрипом вход открылся. Лорд скользнул вперед, проверить: не прячется ли в доме враг?

Сашка отстегнул лыжи, ввалился в тамбур и закрыл за собой двадцатисантиметровое, обрамленное стальным уголком полотнище.

Вот и все. Дома и в безопасности.

Как он вымотался, Шульгин понял, только начав раздеваться. Одни мышцы просто не слушались, другие сводила судорога. Но надо преодолевать измученное тело.

В тамбуре было абсолютно темно. В нагрудном кармане он нащупал жестяную, водонепроницаемую коробку походных спичек. Длинных и толстых, как карандаши, кедровых стержней, с головками из загорающегося при любой погоде и трении о любую поверхность состава. Целых пятьдесят штук. Поэтому стресс колонистов острова Линкольн, дрожавших над единственной фосфорной, ему не грозил. И на том спасибо!

Сашка краем сознания удивился, чего это он помнит такую ерунду, а не соображает, кто он сейчас и зачем.

Спичка вспыхнула с треском, ослепительно для настроившихся на мрак глаз. Зная, что гореть она будет не меньше трех минут, Шульгин нащупал на полке лампу «летучая мышь», встряхнул над ухом, убедился, что резервуар полон керосина. Приподнял стекло и коснулся спичкой широкого фитиля. Тот послушно загорелся, окантовавшись ярко-оранжевым пламенем.

Только этого и не хватало для окончательного счастья. Нет, не только. Свет – прекрасно, а нужно еще и тепло. «За бортом» было не меньше минус пятнадцати нормальных, а в пересчете по формуле «жесткости погоды», учитывая скорость ветра, та же Антарктида, полтинник минимум. В хижине – тоже ниже нуля, но ненамного. Для перемерзших человека и пса – почти Сочи. Только до поры.

Какое-то отношение он к здешней жизни непременно имел, откуда бы иначе знал о хижине, об остальном? Ретроградная амнезия, не иначе, когда помнишь все, кроме непосредственно предшествующих некоему моменту событий. Правда, обычная травматическая распространяется на минуты или часы, а тут перекрывает всю его предыдущую жизнь, причем крайне выборочно. Можно сказать, ювелирно тонкая операция над его памятью произведена, если даже способность рефлектировать оставлена и право строить предположения о содержании лакун.

Сбросил ремень с амуницией и небольшой ранец, нагольный полушубок, подбитый легким мехом, лыжные унты, не забыв снова обнять и погладить пса. Лорд выложился до последнего и теперь лежал на полу, запаленно дыша и вздрагивая, но ласка хозяина была для него ценнее любой сладкой косточки. Шульгин на подгибающихся ногах прошел в комнату. Довольно большую, три на четыре метра. Прямо посередине, между сундуком-лежанкой, окном и столом – чугунная «буржуйка». Не совсем, конечно. Классические самодельные печки, названные так в годы Гражданской войны, изготовлялись из железных бочек и прочих подручных материалов, причем отнюдь не «буржуями», которые и тогда сумели прилично устроиться, здесь или за границей, а интеллигентами, оставшимися в громадных питерских и московских квартирах без центрального отопления.

Вы себе можете представить, что такое неотапливаемая многокомнатная квартира с четырехметровыми потолками, когда спиртовой термометр за окном три месяца подряд стоит делений на пятнадцать ниже нуля, да еще по Реомюру, который посуровей Цельсия? А топить, если печку раздобыл, придется собственной мебелью или книгами из любовно собранной библиотеки.

Здешняя печка была не самодельная, настоящая, заводского литья, с чугунными стенками дюймовой толщины, плитой на две конфорки, правильно устроенными топкой, колосниками и поддувалом, асбестовой трубой, выведенной наружу с учетом противопожарных правил, требуемой тяги и здешней «розы ветров». Не тяп-ляп все делалось.

Ознакомительная версия.