Непогода разошлась не на шутку: дождь, сопровождаемый резкими порывами северного ветра, всё усиливался, утробно и угрожающе гремел гром, в небе сверкали кривые, ярко-жёлтые молнии.
Вот одна из них – гигантская, непривычно ветвистая и уродливая – сверкнула на полнеба и через доли секунды обрушилась вниз, прямо в почерневшие воды Юкона. По барабанным перепонкам ударила беспощадная звуковая волна…
– Вот же, мать его нехорошо! – от души высказался Ухов, мотая кудрявой головой. – Прав ты был, Александр Данилович, относительно плохой приметы…. Так его растак!
Егор отогнул полог палатки и осторожно выглянул наружу, перед его глазами тут же встала плотная, серо-стальная стена дождя: монолитная, равнодушная, беспощадная. А за дождевой стеной угадывалось что-то тёмное, очень большое и воронкообразное…
«Торнадо?», – неуверенно спросил-промямлил внутренний голос: – «За что нам, братец, такой дорогой и бесценный подарок? Вот же, непруха! Блин дождливый, промокший…».
Сверкнула яркая, на этот раз зеленоватая молния, длинные раскаты грома заполнили собой весь окружающий мир, а потом последовал страшный удар ветра. Удар? Это мягко сказано! Произошло нечто, чему нет слов в человеческом языке…
Через мгновение палатка рухнула, а ещё через секунду-другую исчезла, улетев – по широкой спирали – в неизвестном направлении.
Егор, крепко обхватив руками и ногами толстый, обломанный до половины ствол осины, прикрыл глаза и отчаянно напряг все мышцы, борясь с необузданной природной стихией.
«Держись, братец!», – заполошно бились в голове отрывистые мысли. – «Не дай этой гадине оторвать себя от осины! Иначе всё, полные кранты! Припечатает – с полного маха – об острую грань ближайшей скалы, и всё: поминай, как звали, даже мокрого места не останется…
Он почувствовал, как по шее потекло что-то тёплое, а по ногам, наоборот, заструилось что-то очень холодное.
«Тёплое – это кровь капает из твоих, братец, ушей. Понятное дело, перепады давления и всё такое», – на удивление спокойно пояснил деловой внутренний голос. – «А холодное – это грязевые потоки стекают с холма. Да, незадача! Впрочем, делать нечего: держись покрепче, дружок, за своё дерево, жди, когда это всё закончится, и уповай на счастливый случай. Дождь, кстати, определённо усиливается, а ветер, наоборот, слабеет…».
Ветер вскоре полностью стих, а вот дождь…. Этому откровенному безобразию даже термин «ливень» совершенно не подходил. С небес падали – совершенно отвесно – толстые водяные струи, нещадно лупя Егора по голове и плечам.
«Ещё немного и ты, братец, превратишься в сплошной багрово-чёрный синяк», – неуклюже пошутил внутренний голос. – «Одно только утешает, что ты у нас не сахарный. Соответственно, не растаешь…».
Ударил новый порыв ветра, и какой-то неизвестный твёрдый предмет саданул Егора по голове, перед закрытыми глазами поплыли цветные круги, на сознание опустилась чёрная пелена…
Сперва возвратился слух: вокруг бойко звенели десятки, а, может, и многие сотни ручейков, звонко давала о себе знать радостная капель.
Он открыл глаза, с трудом разомкнул пальцы ладоней, переплетённые в замок за осиновым стволом, медленно поднялся на ноги и рукавом камзола старательно обтёр с ушей, щёк и шеи кровяные подтёки.
– Однако, г-г-грязи почти по к-к-колено! С веток деревьев к-к-капает какая-то дрянь, напоминающая коровий н-н-навоз…. А на голове шишка вспухла – размером с небольшой к-к-кокосовый орех, – пробормотал Егор, громко щёлкая зубами от холода. – А ещё пистолет п-п-пропал. Видимо, его тоже поглотила эта прожорливая в-в-воронка…
Прямо под его ногами из потоков тёмно-бурой грязи, сошедшей со склона холма, торчал приклад ружья. Егор, непонимающе поморщившись, вытащил ружьё из глинистого месива и с удивлением оглядел находку.
«Чертовщина какая-то, честное благородное слово!», – возмутился внутренний голос. – «Охотничье ружьё английского производства. Вот и гравировка имеется: «Манчестер, 1701 год». Совершенно новая модель, мне с такими ещё не приходилось встречаться…. Откуда, интересно знать, его приволокло долбаное торнадо?».
Он оглянулся по сторонам. Рядом никого не было, только бесконечные грязевые потоки, лениво стекающие в бурные, окрасившиеся в красно-коричневые тона воды Юкона. Река усердно волокла на северо-восток разный мусор: кусты и целые стволы вырванных с корнем деревьев, трупы лосей, косуль, барсуков, зайцев, уток, гусей, лебедей…
– А где же Айна и Иван? – сам у себя спросил Егор. – Где плотники и атабаски? Палатки и вигвамы? Где, наконец, корабельная шлюпка и индейские каяки?
Глава девятнадцатая
Первый самородок
Ситуация была – хуже не придумаешь: мокро, холодно, противно, куда-то исчезли все соратники, вещи, продовольственные припасы, лодки, земляные и плотницкие инструменты, даже лотки для промывки золота, старательно изготовленные ещё в Александровске. Дерьмовая была ситуация, если резюмировать…
«Спокойно, братец, не суетись понапрасну!», – посоветовал притворно-жизнерадостный внутренний голос. – «Сейчас обязательно придумаем что-нибудь! Не могли же они все погибнуть, в конце-то концов…».
На месте, где раньше располагались вигвамы, он обнаружил – в грязевых потоках – только обломки деревянных шестов и обрывки звериных шкур. Не придумав ничего лучшего, Егор решил забраться на пологий холм, расположенный примерно в двухстах пятидесяти метрах от берега Юкона, и уже оттуда оглядеть окрестности.
Подъём давался тяжело: вязкие и холодные грязевые потоки продолжали медленно стекать по склонам холма. Было очень скользко, под толстым слоем жидкой глинистой субстанции постоянно обнаруживались, мешая продвигаться вперёд, ветки и части стволов сломанных деревьев.
– Похоже, что все ёлки, сосны и берёзы лишились своих верхушек, – пробормотал Егор. – А вот осины, они гораздо лучше перенесли данный катаклизм, каждое второе дерево уцелело…
На вершине Егора ждал сюрприз: по другую сторону холма всё было, как и прежде – до начала урагана. Никаких тебе жёлто-бурых грязевых потоков, сломанных и поваленных деревьев. По веткам рябин беззаботно перепархивали мелкие лесные птицы, лакомившиеся кроваво-красными ягодами.
«Надо же, ягоды!», – удивился внутренний голос. – «А на нашей, речной стороне почти все листьев на деревьях и кустах оборвало и унесло куда-то, ёлки и сосны остались без шишек и иголок…. Какая, всё-таки, несправедливость! Потратить столько времени и сил, перемещая (и добывая!) припасы в глубь континента, и в конечном итоге остаться ни с чем…. А дубовые доски мы вообще везли из шведского Стокгольма!»
