того же Фламеля: канцлер Радзивилл недавно докладывал мне, что этого француза не раз видели на рынках Стамбула — а недавно он был замечен в Праге…
Подумав, правитель Литуании снял цепочку с крестом, небрежно сдвинул в сторону кучу янтаря и уложил наперсный крест прямо на столик, повелев:
— Клянись, что все услышанное от начала беседы и до этого мига останется в тайне!
Потрясенный ученый с трепетом положил ладонь на древнее золото и произнес все необходимые слова. С тихим восторгом почувствовав ответную волну приятного тепла, заполнившего грудь и голову — да так, что даже уши заалели! Что же до герцога Димитриуса, то он совершенно спокойно убрал реликвию и с едва уловимой насмешкой поинтересовался:
— Ну что, прознатчик Джон, есть у тебя еще вопросы? Или прибережешь оставшуюся награду?
Взяв себя в руки, бывший астролог королевы Елизаветы постарался припомнить инструкции его покровителей из Палаты лордов, и с напускной решительностью подхватил еще один застывший кусочек солнца — внутренне молясь, чтобы его не бросили за наглость в темницу:
— Да, Ваше высочество. Если ли прямой путь в Индию через Северный океан?
Непонятно фыркнув, наследник престола Московии согласился:
— Есть. И он почти вдвое короче того, что идет по южным морям.
Поколебавшись, неудавшийся ученик, (но, возможно, будущий профессор математики университета в Вильно) расстался с новым обломком янтаря — с сожалением заглянув в изрядно похудевший кошель:
— Что нужно, чтобы успешно пройти по нему?
Вновь непонятно чему развеселившись, хозяин шатра внезапно цокнул языком и подставил ладонь — на которую тут же безбоязненно перелетела мелкая сорока. Предложив ей невесть откуда взявшийся стручок нечищеного арахиса, герцог подождал, пока довольная гостья упорхнет обратно на поддоспешник — и наконец-то раскрыл и без того вполне очевидное:
— Крепкие корабли и точные карты.
Ох, как же много было у Джона Ди вопросов!!! Если бы он взялся их записать, наверняка получилась небольшая книга: однако желания людей не всегда совпадают с их же возможностями. Увы, это наглядно доказал щегольски одетый молодой лорд, бесцеремонно прервавший столь важную для англичанина аудиенцию. Всего лишь баронет, но при этом троюродный кузен Великого герцога по материнской линии, с совершено непроизносимой для английского языка фамилией — он коротко поклонился и быстрой фразой на татарском языке доложил что-то монарху-ровеснику. Явно удивившись, тот переспросил, и хотя знанием речи диких степняков натурфилософ обременен не был, но слова «маркграф» и «Бранденбург» вполне себе разобрал.
— Ну что же, Джон Ди, мне было приятно с тобой говорить. Передавай добрые пожелания своей королеве — и помни, о чем клялся…
* * *
Первый осенний месяц радовал не только Великого князя Литовского, Русского и Жемойтского: в тот самый день, когда Димитрий Иоаннович принимал в гостях курфюрста Иоахима-Гектора Бранденбургского — за шесть сотен верст от великокняжеского походного шатра пришел в себя его тезка, князь-воевода Дмитрий Хворостинин. Открыв глаза, сей достойный муж, помимо воинского звания имевший и немалый чин окольничего Боярской Думы, минут пять просто глядел в потолок. Затем, когда до его сознания дошло, что оный не из привычного дерева, а из чуть провисающей ткани — повел глазами по сторонам, разглядывая жердины каркаса, растягивающие-поддерживающие палатку из плотной грубой парусины. Затем заинтересовался стоящим близ его лежанки столом и развешанными вдоль матерчатой стенки полотняными мешочками, от которых тянуло сушеными травами. Возле входа висели кустики уже пожухлой полыни, благодаря которой не было слышно назойливых насекомых — а еще, благодаря ее терпкому горькому аромату, в голове князя потихоньку пришли в движение мысли и начала просыпаться память. Вот только последним, что отчетливо помнил Дмитрий Иванович — было то, как пушкари в гуляй-городе разворачивали орудия на подобравшуюся с левой стороны холма пешую ханскую гвардию. Сеймены и простые степняки-ополченцы лезли так густо, что он даже грешным делом подумал…
— Ох!
Мысль-воспоминание ускользнуло, словно шустрый карасик в прореху небрежно сплетенной сети: моргнув, князь-воевода перевел взор на щекастую девку, с деловитым видом скользнувшую внуть палатки и направившуюся было к мешочкам с травками — но при виде его открытых глаз резво выскочившую обратно. От этого прежняя вязкая пустота в голове тут же разбавилась легким раздражением — от того, что он слабо понимал, где он и что с ним случилось. И будто бы этого было мало, тут же, напомнило о себе и остальное тело. Для начала, сильно зачесались шея: с нее зуд перекинулся на левый бок, отчего тут же заныло в спине, словно он ее порядком отлежал. Почему-то болели ребра, и никак не получалось вздохнуть полной грудью… И вообще, он практически не чувствовал левой стороны тела!
Пальцы, которые должны были поскрести шею и тем унять донимающий окольничего зуд, наткнулись на странную колодку. Или воротник? В общем, на что-то упругое и непонятное, охватывающее шею со всех сторон и не дающее толком двинуть головой. Грудь была затянута в тугие повязки, мешающие нормально дышать, а попытка самостоятельно привстать закончилась неудачей и новым всплеском раздражения — которое только усилилось, когда намерение покликать хоть кого-нибудь обернулось дерущим горло клекочущим сипом и прорезавшейся жаждой! Однако бог услышал молитвы князя: полог палатки отлетел в сторону, явив доверенного слугу-подручника Томилку, сходу начавшего радостно причитать:
— Наконец-то очнулся князь-батюшка! Уж не чаяли дождаться: ведь третий день пошел, как лежмя лежишь… Эк⁉
Бесцеремонно пихнув взрослого мужчину под ребра, и тем заставив сдвинуться вбок, в освободившийся проход вдвинулась молодая женщина в простой холщевой накидке с красным Крестом-в-круге напротив сердца. Не обращая внимание на встретивший ее требовательный взгляд воеводы Хворостинина, поднесла к его губам малую скляницу с какой-то вонючей гадостью, и практически насильно влила неожиданно-приятное питье с тонким медвяным привкусом. Разглядывая в княжих очах видимое что-то ей одной, молодка уверенным голосом приказала чужому слуге:
— Томилка, сбегай-ка на кухню за жижкой от куриного супчика! Да много не бери, малой чашки хватит.
Верный холоп, поглядев на хозяина, торопливо закивал и убрался прочь: что же до молодой лекарки, то она бесцеремонно пощупала чужого мужа в добром десятке мест и напоследок распорядилась вывалить наружу язык. Довольно цокнув языком, сходила к столу, вернувшись к малой скляницей, из которой вытряхнула пилюлю подозрительного вида, с помощью которой и продолжила измываться над беспомощным Хворостининым. То есть сунула ее в рот и приказала ему — да-да, именно приказала! Медленно рассасывать под языком неведомую лекарскую пакость. Рассердившись на такое обхождение, Дмитрий Иванович хотел было просто выплюнуть пилюлю обратно в ее наглые зенки, однако
