И говорит дьяволу: хочу стать умным. А дьяволу того и надо. Раз – и стал Максим умным, как… Как два Платона. Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал было рот, чтобы сказать что-то, но снова его закрывал.
(Петр разливает с нетерпением).
ВАСИЛИЙ: И был его ум так велик, что сам мог понять свою ущербность. Ведь один ум – что с него? Разве философом делаться, или математиком, или вождем народным. Ну и что?
ПЕТР: Как, ну и что?
ВАСИЛИЙ: Ты же сам говорил – помешались на самоочевидности разума?
ПЕТР(раздраженно): Видел я, куда ты клонишь… Если бы ты, западник, не был пьян, вспомнил бы, что Фауста Мефистофель этим и искушал:
Лишь презирай свой ум да знанья луч,
Все высшее, чем человек могуч…
Тогда ты мой без дальних слов!
ВАСИЛИЙ: Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конференции по Достоевскому – хорошо, здорово, все докладчики – ученики Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались обсуждения… Выходит старичок какой-то, аж трясется от волнения. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не умеет "как по написанному"; просто очень любит Достоевского. этот старичок очень рад и взволнован, что услышал столько мудрых речей, ну и хочет поблагодарить, как умеет, этих мудрецов, да все не складно говорит, волнуется очень. И вот эти мудрые люди, наизусть Достоевского знающие (ты учти – именно Достоевского!), начинают над ним ржать! Куда, мол, со свиным рылом в калашный ряд! А? Вот тебе и ум. Что бы тут сказал Федор Михайлович?
(Петр разливает).
ВАСИЛИЙ: Эти докладчики очень умные, прямо страх, какие умные! Да не ущербен ли ум один?
Ну ладно, вот и Максим почувствовал это. Слушай, ты мне вермута в водку налил! А что Максиму делать? Что еще попросить? Пискнул было в отчаяньи, что чего там мелочиться, – раз путь Бога теперь недоступен – делай меня антихристом. Бес ему: нечего, нечего, много таких желающих, – а сам-то рад, думает – дело в шляпе.
Тут Максим очнулся, головой встряхнул, опомнился, да не совсем. Ну тогда, говорит, хочу благодати Божьей.
Бес на него только шары выкатил. Опомнился Максим, засовестился, улыбнулся горько. Как ему с бесом бороться? Бог-то простит…
ЖИТОЙ(входя): Да они уже вермут открыли! Самойлов, давай-ка!
(Житой разливает, Самойлов с мудрым видом настраивает гитару).
ПЕТР: Ты нам-то налей.
ЖИТОЙ: Да налью, не ссы! (разливает). Мотин, ты так до утра и проспишь?
ВАСИЛИЙ: Пусть спит, у него действительно работа хреновая.
ПЕТР(Василию): И чем дело кончилось?
ВАСИЛИЙ(после паузы): Да ладно… Как-то не знаю уже. Ну победил Максим, остался, правда, без ума, да и из Японии своим ходом добирались.
ЖИТОЙ: Кого победил?
ВАСИЛИЙ: Да нет, я так…
ПЕТР(строго): При чем здесь Кобот? И работа?
ВАСИЛИЙ: Непричем, успокойся.
ПЕТР: А помнишь, как Максим: и ты доиграться хочешь? И с дьяволом со своим этим вечно… Такую байку меньше всего к Максиму можно отнести. Да ты уж пьян, вижу!
ЖИТОЙ: Нормально выпили!
(Самойлов с сосредоточенным видом играет отрывки разных ме- лодий. Он играет очень быстро и чуть трясется.)
САМОЙЛОВ(хлопнув себя по колену): Э, Лешка, наливай, поехали!
ЖИТОЙ: А! Чего там! Давай! (разливает).
САМОЙЛОВ: Ну, начинайте, что хотите, а я продолжу. Любую песню.
(Небольшая пауза).
ВАСИЛИЙ:
Гул затих, я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку.
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
САМОЙЛОВ(подхватывает):
А в это время –
На столе стояли три графина.
Один – с карболовой водой.
Другой – с настоем гуталина.
А третий – и вовсе был пустой!
(замешательство, смех).
ЖИТОЙ:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны.
САМОЙЛОВ и ЖИТОЙ (хором):
А на столе стояли три графина.
Один – с карболовой водой.
Другой – с настоем гуталина.
А третий – и вовсе был пустой!
(общий смех).
ПЕТР(с поганой ухмылкой):
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
ВСЕ(хором, с ликованьем):
А на столе стояли три графина.
Один – с карболовой водой.
Другой – с настоем гуталина.
А третий – и вовсе был пустой!
Как-то вечером Василий со стаканом пива в руке говорил:
– - В Пушкине, сколько раз приезжал, каждый раз в пивбаре раки бывали.
– - Почем? – спросил Петр.
– - По одинадцать копеек штучка.
– - Крупные?
– - Да нет, мелкие вообще-то… Не в этом дело, ты когда- нибудь видел, чтобы в пивбаре раков давали?
– - Видел, – из гонора ответил Петр.
– - А где это – Пушкин? – спросил Федор, сворачивая ногтем пробку.
– - Как где? Ты что, не был? Под Ленинградом, на электричке двадцать минут.
– - Так чего, поехали? – осведомился Федор в сторону Максима, развалившегося на кресле, как Меньшиков на картине Сурикова. Максим безмолвствовал.
– - Когда, сейчас что-ли? – спросил Петр.
– - А когда?
– - Надо ж с утра, в выходной; там в парк cходить можно.
– - Поехали в выходной.
– - Идите вы в жопу со своим Пушкиным, – прервал разговор Максим, – пацаны, раков они не видели.
Он встал, уже стоя допил пиво, подошел к раскладушке и, сняв ботинки, лег. Раздался звук, как если бы, скажем, два отряда гусар скрестили бы шпаги.
– - А чего не съездить? – сказал Федор.
– - Какого ляда туда тащиться… – после долгой паузы, когда никто уж и не ждал ответа, объяснил Максим.
Да, конечно, трудно и представить Максима и Федора вне дома или его окрестностей, хотя поди ж ты – были в Японии…
– - А чего, поехали в субботу? – не унимался Федор.
– - Вали хоть в жопу, темноед, – проговорил Максим.
– - Почему темноед? – удивился Петр.
– - Потому что ночью встанешь поссать, а он сидит на кухне в темноте голый и жрет чего-нибудь из кастрюли.
Все засмеялись. Федор особенно умиленно.
– - С похмелья! С похмелья-то оно конечно! А у Кобота всегда в кастрюле суп есть!
Налили по пиву.
– - Петр, дай-ка бутылочку, – лежа головой к стене крикнул Максим.
Петр подал бутылку пива; Максим, как больной, кряхтя повернулся и стал пить.
– - Ладно, – сказал он, утирая пену с губ, – сегодня понедельник? В субботу поедем, только теперь уже точно.
– - Ну, а я про что говорил? Я же говорил! – развел руками Федор, многообещающе улыбаясь.
* * *
На следующий день ученики прямо с работы приехали к Максиму и Федору, чтобы все подробно обговорить, приготовиться, точно все наметить.
У Петра в эту субботу оказался рабочий день, но он договорился об отгуле, хотя ему и не полагалось. Пришлось выклянчивать, обещать всякое. Особенно трудно объяснить, зачем понадобился отгул. Не сказать же прямо – договорился в Пушкин поехать – не пустят! В воскресенье, скажут, поезжай. У Василия все вроде было нормально, хотя сама работа ненадежная – в любой день могли отправить в командировку – правда, всего на один день.
Сидели часа три и почти не пили – считали, сколько денег надо, да во сколько выехать, что брать с собой. Федор неожиданно для всех очень беспокоился, приговаривал: "Пальтишко взять не забыть, ватничек захватить", – хотел, чтобы все было тщательно распланировано, суетился. Обычно он совершенно ни о чем не заботился – есть ли деньги, заплачено ли за квартиру, есть ли в доме еда – все ему до лампочки, в чем спал (а спал он обычно одетый), в том и гулял везде. Тут же его будто подменили. Поездка в Пушкин казалась ему совершенно необыкновенным, чудесным делом, которое ни в коем случае нельзя пустить на самотек. Максим тоже вел себя необычно – никаких высказываний типа "да ну в жопу", ко всему внимателен, даже разрешил Федору взять ватник. Видно было, что они с Федором и до прихода учеников долго говорили.
В конце концов решили: вино и продукты купить на следующий день в среду, чтобы уж не дергаться, деньги на это достанет Петр – продаст в обеденный перерыв свои книги по искусству, деньги передаст тут же Максиму, который сам вызвался все купить. На том и разъехались.
