— Пока же предлагаю перенести операционную базу на смолокурню. Она тут в паре километров. И потренироваться на кошечках.
— Это в каком смысле? — спросил командир.
— Устроить пару диверсий на дорогах и наведаться в село за жрачкой. Пока немцы все не вымели и полицаев не организовали. Тем более что части народа надо пообтесаться.
Сказано — сделано! Великая все-таки вещь — дисциплина! Есть цель, есть приказ, и переживания и рефлексии посланы куда подальше… Плакать будем позже… Ох будем…
* * *
Пока готовился обед и собирались вещи, я подошел к Бродяге с целью выяснить некоторую несуразность, смущавшую меня.
— Шур, а Шур, слушай, а ты не узнавал у мента нашего, что это он в одиночку по лесам с архивом мотался?
— Да ему предписание мобилизационное пришло, а его на отделе бросили. Щенок он еще. Я его поспрошал плотненько. Дескать, не много ли на себя, сержант, берете. Ну, он и хрупнул. Говорит, мол, в удостоверении «НКВД» написано, а в тонкости мало кто лез. Не до них было. Они же в «котле», почитай, две недели сидели. А начальство ноги сделало. Не все, конечно. Пацанчик чуть не плакал, когда рассказывал. Сквозь людей, суки, на машинах уезжали. Да только немцы к тому моменту уже многие дороги перекрыли и фальшивые блокпосты поставили для отлова советско-партийных руководителей. Да и наши с такими бегунками сильно не церемонились.
— Понятненько. А как тебе мальчик показался?
— Сосунок, но с характером. Он в органы по комсомольскому набору попал. Образованный — семилетку закончил. А его — из Питера да в Мухосранск. Сержантом в райотдел. Правда, как я понял, он парнишка толковый. Ну, будем посмотреть.
— Ну, сержант — это здесь командирское звание и знаки различия лейтенантские, так что не все так печально для него было. До войны, конечно. А сейчас, если его поймают, даже в лагерь военнопленных не повезут — либо на месте пристрелят, либо «колоть» будут не по-детски.
* * *
Через полчаса, когда дастархан был накрыт, а шмотки упакованы, сержанта сменил отобедавший Казачина, а Дымов был усажен «поснедать чем бог послал».
— Давай, Леша, рубай в темпе! — подбодрил его Док.
— Что? — не понял Дымов. — Что вы сказали, товарищ… — Он замялся, не зная как назвать неизвестного ему пока собеседника…
— Военврач третьего ранга, — без запинки оттарабанил Серега.
— Я не понял, товарищ военврач третьего ранга…
— Я рекомендовал вам, товарищ сержант, немедленно приступить к приему пищи и делать это с максимально возможной для вашей физической кондиции скоростью! (Да уж, нашему Доку палец в рот не клади!).
— Понял вас, товарищ военврач третьего ранга!
— Ну-ну, ты уж не тянись так, сержант, — вступил в разговор я, — нам еще бог весть сколько по лесам ползать. О, кстати, надо товарищу сержанту позывной придумать!
— «Колбаса», — задумчиво глядя в небо, сказал Док.
— Но почему? — опешил сержант.
— По ассоциации, — с той же серьезной миной протянул Сергей. — Но можно и покрасивше — «Краковский», к примеру. Или «Зельц»! О, точно! И на немецкий похоже.
Так и стал сержант Алексей Дымов бойцом нашего отряда с позывным «Зельц».
Увешанные рюкзаками и баулами, потянулись мы в лес. Главной проблемой на ближайшее время представлялось нам пересечение дороги, а ну как снова полк какой по ней поедет?
Я предложил перекинуть часть вещей на мотоцикл и дальше двинуться налегке. Предложение прошло на ура. Люк завел мотоцикл, накинул на себя найденный в коляске немецкий мотоплащ и вместе с Зельцем и четырьмя баулами укатил к смолокурне. Для повышения огневой мощи я отдал ему свой автомат. Дорога была пустынна, и проблем с переходом на другую сторону у нас не возникло. Когда наш отряд проходил мимо достопамятной мне полуторки, командир внезапно остановился и спросил:
— А заводить машину не пробовали?
— Нет, не догадались. Да и зачем она нам в лесу.
— Я не про лес, а про подлянку немцам подумал. А если подогнать ее на обочину и подорвать бак, когда какая-нибудь колонна мимо пойдет? Или машина…
И с этими словами Александр залез в кабину и начал там чего-то делать. Немного повозившись, высунулся из окна наружу:
— Не выходит!
— «Кривым стартером» она заводится, у полуторки вроде электрического не было, — со знанием дела посоветовал Бродяга.
После короткого, но бурного секса, участниками которого были длинная ручка, двигатель производства Горьковского автозавода и Казачина, мотор запустить удалось.
— Командир, два колеса пробиты… — начал было я.
— Ну и хрен бы с ними, — донеслось из кабины, — нам только две сотни метров проехать.
Машина дернулась и заглохла, густой мат донесся из кабины.
— Что там, не работает? — спросил Бродяга.
— Да я, дуболом старый, со сцеплением не справился! Отвык от антиквариата, — ответил наш командир, давая Казачине отмашку продолжать эротические игрища. После еще одной «пятиминутки» и отбитых пальцев на левой руке Ваня запустил движок.
Дергаясь и скрежеща передачами, полуторка, словно больной ДЦП,[10] двинулась к дороге.
Бродяга повернулся к остальным:
— А ну, живо на опушку и прикрывать нас!
— Э нет, Шура, — ответил я, — связист ты у нас, а с минированием и Казачина справится. Ваня! Ноги в руки и за командиром марш!
Создание «детской неожиданности» заняло у Фермера с Казаком минут десять, не больше. Как ребята рассказали потом, они открыли капот, пробили в нескольких местах бензобак и запустили туда один из наших электровоспламенителей, прикрепленный к могучей петарде. До кучи, найдя в кузове пару замасленных курток и распустив их ножами на тряпки, они щедро полили кучу тряпья маслом из найденной там же банки (хорошим водилой был покойный Щелоков!). Гораздо дольше они провозились с прокладкой провода. Глядя на то, как они медленно отходят по полю к ближайшим кустам, я весь извертелся. Немцы могли появиться в любую минуту. Наконец в наушнике раздалось:
— Фермер в канале. Мы залегли.
Связавшись с Люком, Бродяга выяснил, что те уже добрались до смолокурни и что там чисто.
— Разгружайся и возвращайся назад за остальным барахлом. Только до поля пару сотен метров не доезжай, — распорядился заместитель командира.
Томительно потянулись минуты ожидания. Приняв решение не класть все яйца в одну корзину, Бродяга отправил на новую базу не только все наше барахло, но и Алика с Люком и Доком. После чего обратился ко мне:
— Тош, а давай-ка мы влево метров на сто сместимся. Если что, пальбой отвлечем внимание от мужиков, а они кустами отползут. И на дорогу к смолокурне фрицев явно не наведем. Если что, оторвемся по лесу.
Я с сомнением посмотрел на Сашу. Мне тридцать пять, и я три раза в неделю плотно тренируюсь, а ему пятьдесят два, большая семья и сидячая работа.
— Точно оторвемся?
— Будь спок!
«Ну, спок так спок», — подумал я.
Потратив минут десять на поиск новых позиций, мы приготовились ждать. Мне нашлась чудная норка под кривоватой раздвоенной сосной (причем между корнями там была чудесная естественная амбразура!), а Бродяга отошел метров на десять в глубь леса и устроился для стрельбы с колена за упавшей трухлявой березой. Спустя тридцать семь минут (на этот раз я засек время по часам) на дороге показались немцы. Традиционное охранение на мотоциклах, за ними опять грузовики и легковушки. В бинокль я хорошо видел расслабленных солдат, гордо восседавших в кузовах. «Похоже, какое-то штабное подразделение — никто пешком не идет», — подумал я. Еще раз внимательно осмотрев колонну, я тронул пальцем тангенту:
— Арт вызывает Фермера.
— Фермер в канале, — прошипел наушник.
— Командир, девятая машина — радиостанция, десятая — штабной автобус.
— Понял тебя. Отбой.
Да, нам повезло — как выяснилось много позже, это ехал штаб пехотного полка.
Головной дозор проскочил приткнувшуюся на обочине полуторку, даже не снизив скорости. Да и ехала колонна медленно, по нашим меркам, едва ли быстрее двадцати километров в час. Раздолбанная полуторка подозрений ни у кого не вызвала. Ну еще бы, сколько за последние две недели они видели таких машин на обочинах пыльных русских дорог!
Когда автобус поравнялся с разбитой машиной, мы с Бродягой увидели, как кабина грузовика скрылась в дымно-оранжевом облаке взрыва, зацепившем и автобус. Когда дым поднялся вверх, стало заметно, что автобус охватило пламя…
Что тут началось! Ехавший за автобусом легкий броневик остановился, его башенка завертелась, солдаты горохом посыпались из грузовиков, часть из них бросилась в кювет, где и залегла. Как мне удалось рассмотреть в бинокль сквозь дым и пламя, подрыв был удачным. По летней жаре часть окон в автобусе была открыта, и выброшенный нашей «хлопушкой» горящий бензин попал внутрь. Судя по тому, что пламя полыхало не только на внешних панелях кузова, но и отдельные языки вырывались изнутри автобуса, ехавшим в нем штабным должно было порядком достаться. Жаль только, что осколочный эффект был практически нулевой. Как бонус мы получили горящую полуторку, в кузове которой медленно разгорались уголовные дела и архивы.
