"Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать"…
В дверь по соседству нежно постучали. Молчание, никто не отвечает, стук становится громче: "Тук-тук-тук".
– Кто там скребётся, бл… – Зло хрипит Косырев из-за стенки.
– Александр Васильевич, это – завотделом ярославского обкома комсомола, моя фамилия Андропов. Мне поручено вас встретить.
"Не может быть"!
Хватаю полотенце и начинаю быстро вытирать тело.
– Где Вайнов?… То есть этот, как его…
– Зимин. – Приходит на выручку голос, похожий на голос Мишаковой.
– Не осталось никого в обкоме из секретарей, – терпеливо объясняет Андропов. – поручили мне.
– Ладно, жди на улице…
Надеваю гимнастёрку, затягиваю поясной ремень и наматываю портянки.
– Саша, ты что это задумал… не время сейчас… Да, ладно…
"М-да, со слышимостью в агитвагоне – просто беда"…
Вылетаю из купе и иду следом за высоким нескладным мужчиной в коричневом костюме. Тот, держась за поручни, аккуратно спускается из вагона, неловко прыгает через лужу, оставшуюся после ночного дождика.
– Андропов? Юрий Владимирович? Четырнадцатого года рождения? – Неожиданно вырастаю перед ним.
Чёрная тень пробегает по его лицу, он отшатывается и едва не падает в дврую лужу. Я едва успеваю ухватить его за рукав.
"Голубые глаза, мясистый нос, волнистые зачёсанные назад волосы, пухлые губы… Чем-то похож на шахматиста Ботвинника".
– Он… самый… – неуверенно протягивает Андропов. – а что случилось, товарищ… капитан госбезопасности?
– Пока ничего. – Внимательно со значением смотрю ему в глаза.
– Если вы по поводу моих родственников, – он не выдерживает моего взгляда и начинает быстро сбивчиво говорить. – то много раз уже давал пояснения. Я не знал, что мой, так называемый, дед был купцом первой гильдии и потому я не скрывал этого при поступлении в комсомол. Я просто не знал. Когда он умер мне было два года. Вскоре умерли мой отец и мать. Чтобы узнать подробности я встречался в Москве в 1932 году с женой Флекенштейна…
"Эка он о своей бабушке"…
– … она мне рассказала, что моя мать была их приёмной дочерью, а не родной. С тех пор я её не видел. Я прошу наши органы поскорее разобраться в этом вопросе. Это очень мешает мне в работе, когда в голове столько планов, а вокруг столько врагов… Этот вопрос, как гири на моих руках, не даёт в полную силу громить троцкистских проихвостней, пробравшимся в наше руководство.
– Вопрос уже прояснён, – резко прерываю его речь. – поэтому даю вам совет: забудьте о работе в партийных и комсомольских органах. Лучше сами положите на стол партийный билет, если не хотите попасть под карающую руку наших органов. Вы, кажется, техник по эксплуатации речных судов? Поезжайте в Сибирь, на Дальний восток. Проявите себя там, но предупреждаю: любая попытка возвращения к партийной или профсоюзной работе будет для вас роковой. Вы меня поняли? Идите! Андропов повернулся и пошатываясь, не обращая внимания на лужи, побрёл прочь вдоль путей.
– Я не поняла! – Через минуту в двери вагона показалась Мишакова с чемоданом в руке. – А где инструктор этот?
– А-а-а… – Кто-то необыкновенно чистым басом запевает гамму внутри вагона.
– А-а-а-а. – Мощно завершают её теноры.
Стучит открываемое окно и в нём появляется взлохмаченная голова Ильфа.
– Товарищ комендант! – Подслеповато щурится от солнца, замечает меня и растерянно заканчивает фразу по инерции. – Прекратите это безобразие… семь часов утра.
В дальнем конце вагона залязгал печатный станок.
– Добро пожаловать в общежитие имени Бертольда Шварца… – Кстати вворачиваю я.
Раздаётся протяжный свисток маневрового паровоза, двинувшегося в нашу сторону, а вслед за ним истошная ругань машиниста. Напрягаю зрение: по земле у путей ползает Андропов, надевает очки, неуклюже поднимается и отряхивается.
"Жалкое зрелище… Может зря я так? Где гарантия что его место не займёт ещё худший? Порождение всё той же мелкобуржуазной стихии, постмиллениумы… Нет, не зря! Руководитель с таким жирным пятном в биографии просто обречён стать лакеем у начальства: "Какие взгляды на архитектуру может иметь человек с таким носом и без прописки"? Такой удобен: будет всегда в тени на вторых ролях, скрытный, стерпит любое унижение, станет копить ненависть ко всем вокруг и ждать своего момента, чтобы отыграться за всё. А Горбачёв? Чище биографии не найти, простодушный до глупости, казалось, полная его противоположность, а на поверку – ухудшенная версия Хруща… Сколько ему сейчас? Шесть лет… Опустился до "избиения младенцев".
Зачем? Неужели недостаточно тех реформ в партии, которые начал проводить Сталин? Ведь не стать теперь скудоумному, но хитрому Хрущёву, косноязычному интригану Андропову и глупому дислексику Горбачёву во главе партии: научная работа, разработка теории – это не для них, практики они. Мстить людям за то, чего они не совершали?
Стоп! Во-первых это не месть: нет ничего страшного в том, что Хрущёв возглавит шахту в Сталино (в самом деле, не послом же его посылать в Монголию), Андропов встанет к штурвалу парохода на Лене, а Горбачёв станет комбайнёром без диплома юриста? А во-вторых, обжегшись на молоке дуют на воду: неизвестно ещё что выйдет с этой реформой".
Железнодорожная станция Архангельск,
14 августа 1937 года, 12:00.
С тревогой гляжу на небо сквозь окно вокзала.
"Нет, ложная тревога. Облачность низкая, но дождя нет. Да и что я беспокоюсь, ведь за штурвалом "Максима" Громов – лучший пилот страны. Он досрочно свернул свою избирательную компанию в Ярославле и любезно согласился поучаствовать в моей: сейчас в его самолёте на пути в Архангельск Любовь Орлова с кинорежиссёром Григорием Александровым и актёром Игорем Ильинским. Они завтра примут участие в завтрашнем заключительном гала-концерте, венчающем эту часть избирательного марафона на архангельском стадионе "Динамо" на другом берегу Северной Двины. Места в "Максиме" хватило бы и для джаз-банды Утёсова, но узнав что выступать придётся вместе с Орловой, наотрез отказался: терпеть друг друга не могут с "Весёлых ребят" ("Мадам съела всю мою плёнку")".
Нагруженные эмалированными кастрюлями, фаянсовыми чашками, другой кухонной утварью, купленной в вагонах поезда-универмага, мои избиратели начали собираться на привокзальной площадке, где на свежесколоченных подмостках готовился к выступлению группа ансамбля красноармейской песни ЦДКА (без своего руководителя Александра Александрова, ещё не вернувшегося с основной частью ансамбля из заграницы). Наиболее же сознательная, но менее меногочисленная, часть избирателей предпочла духовное – материальному и явилась на встречу со своим кандидатом, которая происходила в зале ожидания вокзала.
– А вот скажи мне, дорогой товарищ Чаганов, – невысокий пожилой мужичонка с морщинистым лицом, в стоптанных сапогах и потёртой телогрейке, из первого ряда то и дело оборачивается к публике, ища поддержки собравшихся. – ты почему не записываешь наши наказы? А то получается как на выборах в Государственную Думу: приезжал к нам один господин из города, велел писарю записать наши наказы и укатил в тот же день в Москву. А ты даже и записать не хочешь? В одно ухо влетело, в другое – вылетело.
Народ в зале одобрительно загудел, вижу краем глаза, что сидящий за столом, накрытым зелёной скатертью, инструктор горкома делает страшное лицо и грозит кулаком мужичку.
"Похоже, местный "дед Щукарь""…
– А вы испытайте меня, – подмигиваю я деду. – а ну как не надо мне ничего писать и так всё помню.
– С меня начинай, – тянет руку кто-то из задних рядов. – что я сказывал?
– Хорошо, покажитесь на свет… Никандров, Семён Ипатьевич из Малых Озёрок… просили узнать почему остановилось строительство железной дороги от станции Обозерской до Беломорска.
