в небольшом закрытом дворе в котором стояли брусья и турники. Так же в нашем распоряжении имелись гантели и гири.
Каким-то чудом нам в конспиративной квартире оставили магнитофон и огромное количество видеокассет с зарубежными и нашим фильмами.
Мы пересмотрели почти всю видео коллекцию. Не ожидал, что мне захочется посмотреть старые фильм по второму, а некоторые даже по третьему кругу.
Единожды за все время нас выселили под наблюдением в парк погулять не позволив встретиться ни с кем из знакомых.
Зато к нам приехал адъютант Нечаева и привез гимнастерки, нитки, иголки, полоски белой хлопковой ткани — подворотнички и приказал учиться подшивать их на время.
Он показал нам, как это делается, заставил при нем несколько раз «подшиться», и убедившись, что мы делаем эту операцию правильно сказал:
— Потом еще спасибо скажете, попомните мои слова.
Поначалу мы отнеслись его «заданию» скептически, но стали подшивать воротник во время просмотра фильма.
Через некоторое время мы набили руку, и умудрялись укладываться в две минуты, начав с десяти.
Кроме прочего на объекте присутствовала отличная библиотека и мы много читали. Я с удовольствием предавался чтению, выбирая книги, которые всегда планировал, но не успел прочесть за обе жизни.
Сейчас времени было навалом. Продукты нам привозили раз в неделю и мы готовили сами себе.
Меня удивляло, что нам предоставили полную свободу и мы сами планировали чем заниматься, когда готовить и есть.
Единственной мерой воздействия был регулярный ранний подъем. Каждое утро вне зависимости от дня недели ровно в шесть утра пронзительно звонил электронный будильник на стене, который невозможно было снять, отключить или перенастроить.
При этом сами по себе настенные электронные часы были все еще большой редкостью и являлись довольно «продвинутым» прибором советского производства для тех лет.
Мы не заметили, как пролетели четыре месяца и началась наша армейская служба.
Служба в армии в СССР, как известно, практически касалась всех поголовно. И ее считали почетной обязанностью, нежели бременем.
Два года проведенные на службе в рядах Советской армии или три в Военно-морском флоте были абсолютно нормальным явлением для парней страны.
Все те, кто достиг восемнадцатилетнего возраста и более, и умел заполнить графу «пол» в анкете, проставив в нужной графе букву «М», подлежали призыву.
Исключение составляли семейные успевшие настрогать двоих и больше детей к призыву, студенты дневных отделений ВУЗов, которым давалась отсрочка.
Ну и те, кто явно не мог служить по состоянию здоровья или инвалидности.
То есть в семидесятых и начале восьмидесятых подавляющее большинство парней призывного возраста, вне зависимости от географии, профессии и социального происхождения поступали на срочную службу в ряды Советской армии.
Начало моей службы разительно отличалось от того, что я ожидал.
Все было не так, как представлялось. Память стирала события и детали прошлой жизни. И новое будущее было таким же неизведанным, как и у любого другого человека жившего со мной в одно время.
Я не ожидал, что меня сразу отправят в учебку, где процесс обучения был настолько интенсивный, что я даже не успевал толком привыкнуть к быстрой смене остановки.
Скажу сразу, что я не стал в одночасье матерым боевым пловцом в черном гидрокостюме с АПСом наперевес. Так назывался специальный подводный автомат, индивидуальное оружие пловца-аквалангиста.
О моей принадлежности в Военно-морскому флоту великой империи напоминал только ремень матроса с медной пряжкой, на которой была изображена красная звезда, поверх якоря и тельняшка с черно-белыми полосами.
Звезда не по цвету, а по симврлическому содержанию с серпом и молотом посредине.
Эти аксессуары, пожалуй, были единственным, что отличало нас, матросов учебки внешне от солдат мотострелков. Те же сапоги, рюкзак, форма.
Еще морской характер службе отразился в названиях. Помещение где мы спали называли «кубиком», пол этого помещения «палубой», табуреты у коек «баночками», любой стол назывался «баком», сортир — «гальюном», окно — «ломатором», входную дверь в кубрик — «броняхой».
Нас же вместо рядовых называли матросами.
Вместе с остальными новобранцами я проходил «курс молодого матроса». Ребят, которых инструктора пока называли не матросами, а «матрасами».
Честь называться матросом нужно было еще заслужить.
Оно и понятно, матрос это морская профессия, ну или как говорили инструкторы на курсе: «персональное воинское звание в ВМФ СССР». А как его заслужишь, если по началу мы совсем моря-то и не видели?
Распорядок дня армейский — вполне сухопутный.
Все занятия проводились точно так же, как в учебке у простой «пехоты».
Вот и называли нас «матрасами». Чтобы мы везде и всегда успевали, в училище очень строго выполнялся распорядок дня.
Это должно было воспитать в нас собранность и дисциплинированность с первых дней службы. Строгое выполнение распорядка дня позволяло нашим инструкторам — мичманам постоянный контроль над личным «матрасным» составом, то есть за нами.
День молодого матроса начинался с подъема в семь ноль ноль утра.
Правда, сержантский и мичманский состав поднимали на десять-пятнадцать минут раньше. Они за это на нас отыгрывались. Когда служишь, организм все ощущает по другому и любая лишняя минута сна на вес золота.
При подъёме за считанные секунды мы должны были одеться и встать в строй. На подъём периодически приходили офицеры роты. Они, старшина и сержантский состав роты контролировали, чтобы все поднялись и вовремя встали в строй.
Сильно не везло тем, кто мог опоздать. За это наказывали весь личный состав. В следующий раз никто не испытывал ни малейшего желания опаздывать.
Плохо чувствуать, что из-з тебя приседают, отжимаются, пыхтят и подвергаются разным взысканиям, вообщем отвечают, такие же как и ты, только более собранные и пунктуальные.
При построении объявлялась форма одежды на зарядку, Она устанавливалась дежурным по курсу, в зависимости от погоды.
Рота распускалась, чтобы оправиться. Сходить при необходимости в туалет, одеться в установленную форму одежды. Ровно через десять минут рота повзводно строилась на улице и следовала к месту выполнения физзарядки.
После короткой разминки, матрасы выходили «на бег». Я считал, что к службе подошел в хорошей форме. Я спокойно пробегал восемь-десять километров дома перед службой.
Но не тут-то было. Бежать в неподъемных яловых сапогах, в портянках удовольствие то еще. Не понимаю по какой причине поначалу я быстро выдыхался, пробежав всего два или два с половиной километра.
Дыхание сбивалось, в боку начинало колоть. А никто не ждет молодого матраса, и поблажек ему не даёт. Сколько бегать километров всего — никто не знал, зависело от настроения замкомвзвода.
«Всем трудно, доходяга», «Беги через не могу», «Двигай шпильками, салабон-матрасник» — это были самые лестные ответы, которые мог услышать молодой
